— Президент  Прентисс, — поправляет меня он, — но ты меня знаешь как мэра, разумеется.

— Где Тодд? — Я смотрю ему в глаза. Не моргая. — Что вы с ним сделали?

Он опять улыбается:

— Твои первые слова были умными, вторые — храбрыми. Думаю, мы подружимся.

— Он ранен? — Я сглатываю поднимающуюся в груди боль. — Он жив?

Первую секунду мне кажется, что он и не подумает отвечать, даже не подаст виду, что услышал мой вопрос, однако в следующий миг я получаю исчерпывающий ответ:

— У Тодда все хорошо. Он жив, здоров и постоянно спрашивает о тебе.

Я вдруг понимаю, что все это время не дышала.

— Правда?

— Разумеется.

— Я хочу его увидеть.

— Он тоже хочет тебя видеть, — говорит мэр Прентисс, — но не торопись, всему свое время.

Мэр продолжает улыбаться, почти по-дружески.

Передо мной стоит человек, от которого мы бежали несколько недель подряд, он стоит рядом со мной, а я даже не могу толком пошевелиться.

И он улыбается.

Почти по-дружески.

Если он что-нибудь сделал Тодду, если он хоть пальцем его тронул…

— Мэр Прентисс…

— Президент Прентисс, — снова поправляет меня он, и вдруг его голос веселеет: — Впрочем, можешь звать меня Дэвид.

Я ничего не отвечаю, только еще сильней давлю на повязку, не обращая внимания на боль.

В мэре есть что-то странное. Что-то неуловимое…

— Конечно, если позволишь называть себя Виолой.

Раздается стук в дверь, и в палату входит Мэдди с каким-то пузырьком в руке.

— Корень Джефферса, — говорит она, глядя в пол. — От боли…

— Да-да, конечно. — Сложив руки за спиной, мэр отходит от кровати. — Делайте что нужно.

Мэдди наливает мне стакан воды и смотрит, как я проглатываю четыре желтые капсулы — на две больше, чем мне давали раньше. Потом она забирает стакан и, стоя спиной к мэру, бросает на меня многозначительный взгляд — без тени улыбки, зато очень решительный и храбрый, — так что мне сразу становится чуть спокойней, чуть легче.

— Она быстро утомится, — предупреждает Мэдди мэра Прентисса, все еще не глядя на него.

— Понимаю, — кивает тот.

Мэдди выходит, закрывает за собой дверь, и по моему животу тут же разливается приятное тепло. Однако боль и дрожь уходят не сразу.

— Ну, можно? — спрашивает мэр Прентисс.

— Что?

— Называть тебя Виолой?

— Я не в силах вам помешать, — говорю я. — Зовите как хотите.

— Хорошо, — отвечает мэр, не садясь и не шевелясь, с прежней улыбкой на лице. — Когда тебе станет лучше, я бы очень хотел с тобой побеседовать.

— О чем?

— Как же, о кораблях, разумеется. Которые с каждой минутой все ближе и ближе.

Я проглатываю слюну:

— О каких еще кораблях?

— О нет, нет, нет. — Он качает головой, хотя продолжает улыбаться. — В начале нашего знакомства ты проявила такую храбрость и ум… Прошу, не порть это впечатление. Страх не помешал тебе обратиться ко мне уверенным и спокойным голосом. Твое поведение достойно восхищения. — Он опускает голову. — И все же этого недостаточно. Мне нужна честность. Мы должны начать с честности, Виола, иначе как мы вообще можем чего-то добиться?

«Добиться чего?» — думаю я.

— Я сказал тебе, что у Тодда все хорошо, — говорит мэр Прентисс.