Споласкивая чашку, я поймал себя на том, что насвистываю какой-то мотивчик, и с улыбкой отметил, что это песенка «Надень весёлое лицо». Глядя на себя в зеркало, я последовал собственному совету и расплылся в улыбке. Ещё немного, и мог бы претендовать на роль деревенского дурачка.

Я себя прекрасно чувствовал, отдохнул и вообще как-то посвежел и воспрянул духом. Казалось, мне всё по плечу и ничто не сможет меня остановить.

Конечно, это было до того, как я вышел из дома.

Глава 36

Разумеется, там был звонок, но я из принципа воспользовался дверным молотком в виде львиной головы и несколько раз постучал им. В доме раздались шаги, и дверь отворилась. Стоявший на пороге мужчина явно пел другие песни за завтраком, так как его лицо меньше всего было похоже на круглолицый смайлик. Он так злобно смотрел на меня, что я даже немного испугался — а вдруг у него в кармане заряженный револьвер?

— Мистер Ротенберг! — словно выплёвывая слова, произнёс он.

Что ж, не он первый путает мою фамилию, и не он последний, полагаю. Странно, но я в жизни своей не встречал никого по фамилии Роденбарр, не считая, конечно, родственников. Полагаю, что какой-нибудь замученный клерк на Эллис-Айленд выдал эту фамилию моему предку-иммигранту, но один бог знает, откуда он её взял. С тех пор все нещадно перевирают её, как вслух, так и на бумаге. А что в ней сложного? Роденбарр, «Роден-в-баре», подумаешь! И незачем превращать её в какую-то скороговорку.

— Роденбарр, — сказал я разборчиво, — так меня зовут. А вы, я полагаю, доктор Мейпс.

Я-то как раз произнёс его фамилию правильно, но веселее от этого он не стал. Впрочем, несмотря на свой кислый вид, выглядел он замечательно. Я знал, что доктор примерно одного возраста с Марти, однако он казался лет на десять-пятнадцать моложе. Лицо гладкое, ни мешков под глазами, ни дряблых складок на шее, лишь несколько вполне приличных морщинок, придающих мужчине необходимую ему солидность.

И волосы — тёмные, без признаков седины, ещё не начавшие редеть. Однако годы всё же проявлялись — если не в лице, так в устало опущенных плечах и в печёночных пятнах на тыльных сторонах рук. Может быть, он и отпил пару глотков из фонтана молодости и даже побрызгал себе на лицо, но искупаться в нём явно не сумел.

Он провёл меня в гостиную, где ждала его жена. Она выставила на стол тарелку с бутербродами (корки у хлеба были тщательно срезаны), термос с кофе и пару чашек из тонкого костяного фарфора. Она пригласила меня садиться и сразу же откланялась, пробормотав, что опаздывает на еженедельную партию в бридж.

Я решил, что миссис Мейпс, как и её супруг, выглядит значительно моложе своего возраста, и тут же задумался, почему я так решил — ведь мне было неизвестно, сколько ей лет! Поразмыслив немного, я понял, что её лицо, гладкое и подтянутое, контрастирует с телом. Коренастая, расплывшаяся фигура и старушечья походка выдавали истинный возраст миссис Мейпс. Впрочем, если смотреть только на её лицо…

И тут до меня дошло, где собака зарыта. Мейпс — пластический хирург! Понятно теперь, почему у жены такое гладкое личико — ещё бы, ему и карты в руки! Сам себя он оперировать, конечно, не мог, значит, ему помогли коллеги по цеху. Ведь пластический хирург рекламирует своё ремесло собственной внешностью — люди не пойдут под нож к человеку с гусиной кожей на шее и оплывшим до колен лицом, как не пойдут и к дантисту с кривыми зубами и запахом изо рта.

Да, немного ботокса на лоб, тут подшить, там подтянуть, и глядишь, десяток лет с лица долой! Так что лицо Мейпса служило ему прекрасной рекламой.

Я с возросшим интересом присмотрелся к волосам. Господи Исусе, не иначе как старый козёл носит парик! Хороший парик, конечно, первоклассный, но всё равно — парик! Почему-то с этой минуты я почувствовал себя гораздо более уверенно.