— Увидеть его своими глазами?

— Купить его. Штат выкупил землю под прокладку нового шоссе, но я мог бы приобрести сам дом и перевезти его в другое место. Представьте себе крупнейшую в мире коллекцию Гулливера Фэйрберна, расположенную в доме, в котором он вырос! — Он вздохнул. — Больше двадцати лет назад. Даже знай я тогда об этом, мне вряд ли хватило бы средств на это приобретение. Но как-нибудь выкрутился бы.

— Я вижу, вы увлечены им всерьез.

— Не то слово! Но теперь у меня, помимо желания, есть средства. Я хочу эти письма.

— Если бы они у меня были, — сказал я, — сколько вы были бы готовы за них отдать?

— Назовите вашу цену.

— Если бы я назвал, она была бы высока.

— Говорите, Роденбарр!

— Дело в том, что вы не единственный, кто хочет их приобрести.

— Но я хочу сильнее. Собирайте все предложения, какие угодно. Только дайте мне возможность их перекрыть. Или назовите свою цену и дайте мне шанс заплатить. — Он подался вперед, в темных глазах полыхал безумный огонь коллекционера. — Но в любом случае не продавайте эти письма, не поставив меня в известность.

— Письма, — осторожно заметил я, — в настоящий момент физически не находятся в моем распоряжении.

— Я понимаю.

— Но не исключено, что ситуация изменится.

— А когда это произойдет…

— Я свяжусь с вами. Но вы… — я взглянул на визитную карточку, — в Беллингеме, штат Вашингтон. Это рядом с Сиэтлом?

— Да, но нет. Я в Нью-Йорке.

— Понимаю.

— Я прилетел позавчера. Думал, что удастся поговорить с этой Ландау и предложить ей приоритетную сделку в качестве альтернативы публичному аукциону. Зачем ждать денег? Зачем платить комиссионные?

— Что она сказала?

— Мне не удалось с ней переговорить. Прежде всего я направился в «Сотбис», где узнал, что они уже подписали с ней соглашение. Выплатили ей аванс, и она согласилась предоставить им все письма Фэйрберна в течение месяца, чтобы они успели подготовить каталог к январскому аукциону. Я уговаривал их выставить письма единым лотом. Не сомневаюсь, что Техасский университет и прочие учреждения предпочли бы приобрести их именно таким образом.

— И что вам ответили?

— Сказали, что еще не решили и не решат до тех пор, пока не увидят письма. Подозреваю, что они их все-таки разделят. То есть придется торговаться по каждому лоту. Я могу и так, но предпочел бы выписать один чек — и дело с концом.

С чеками, сказал я, могут возникнуть трудности. Не для «Сотбис», возразил он, но в случае приватной продажи, абсолютно неофициальной, ему не составит труда оплатить покупку наличными. Он сказал, что остановился в отеле «Мэйфлауэр», к западу от Центрального парка, и пробудет там примерно неделю. Ему нужно повидаться еще с несколькими книготорговцами; возможно, он посетит парочку музеев и спектаклей. Гулливер Фэйрберн, конечно, его главная страсть, но не единственный интерес.

Мы обменялись рукопожатиями. Я ожидал встретить потную ладонь, но рука оказалась сухой и крепкой. Он был отнюдь не психом. Он был просто коллекционером.

Я по очереди набрал номера телефонов Элис Котрелл и Маугли, но мне опять никто не ответил. Я предположил, что они вместе отправились на ланч, чтобы поболтать обо мне. Отодвинув телефон, я взялся за О'Ханлона, но едва пробился сквозь один длиннейший абзац, как кто-то решил привлечь мое внимание негромким покашливанием.