Сразу же вспомнилось все то, что грозило — от чего было не уберечься ни в мечтах, ни в эльфийском пении.

Глядя на этот, в треть юго-восточных небес хвост, похожий на обагренную кровью косу, Фалко молвил:

— Ее появление Бродо-звездочет еще несколько лет назад предсказывал. А в прошлом году он первый ее увидел. Все глядел на нее — беду предсказывал, но его и слушать никто не хотел. А она, месяц за месяцем, росла; точно клещ, который чью-то кровь пьет. Поначалу ее побаивались, ну а потом — привыкли. Такие уж мы — хоббиты…

Эллион, глядя на этот кровавый серп, вздохнул, и печаль многих веков, такая печаль от которой на глаза Фалко слезы навернулись, чувствовалась в этом вздохе. Эльф негромким своим, мелодичным голосом вещал:

— Обычно кометы, не вещают не о какой беде. Но это не простая — ее послали Валары, предупредить: лихой год настал для Среднеземья. Будет кровь… впрочем, довольно о мрачном. Под этим небом, которое, когда-то в сердцах эльфов всю мудрость их пробудило — под этим несущим свет Единого небом, говорить о мрачном — просто грех. Оно словно поет: «Вот я небо — столь огромное, такими красотами наполненное, что все зло — меньше, чем ложка дегтя предо мною!» А так оно и есть. Посмотри Эллендил — небесный странник, на своем корабле, отошел от берегов этого мира, и теперь пред очами его иные океаны…

Конечно, и много раз до этого с восторгом наблюдал Фалко восход Эллендила — то яркая, живая звезда плавно поднималась на западном небосклоне. Лаская взгляд теплом горящий на челе небесного кормчего Силмарилл — каждую ночь летел он, становился все меньше пока не исчезал в россыпях Млечного пути.

Раньше, наблюдая за этим, Фалко испытывал восторг; теперь, когда рядом стоял эльф, хоббита охватила холодная дрожь, глаза его пылали, и он, пытаясь представить, какие красоты видит Эллендил, почувствовал, что зло по сути своей, пред этим ничтожно. Ведь, даже и в полете, зло думает только о грязи…

Орки, пауки — какими же ничтожными, жалкими и, даже — несчастными показались они Фалко против этого неба.

Да — ему стало жалко того паука — ведь, он обречен все время выслеживать добычу, шипеть злобно, двигаться в сотканном им тумане, все время только бегать от света, никогда не почувствовать этой красы.

В это же время, из окон спальни раздалось протяжное храпение Глони, а сразу за ним — храп, который ни с чьим нельзя было спутать: казалось, будто на каждом вздохе, пролетал в воздухе некий медно-медовый поток.

— Может, разбудим его? Как они могут спать в такую ночь?! — удивлялся Фалко.

— Да нет — пускай отсыпаются. Храп у них, конечно, богатырский — не дадут они нам спокойно в твоем саду посидеть…

— Поднимемся, тогда, на вершину холма.

Что же: Эллиор последовал его приглашению: и вот они уже сидят на самой высокой части Фалковского холма, откуда и Ясный (а теперь — Черный) бор был виден, и полный хвост кометы. А вот Андуина, за более высокими, стоящими у его брегов, холмами было не узреть.

Там Эллиор уселся на траву, некоторое время созерцал небо. Вот росчерком пронеслась падучая звезда — вот еще и еще одна. Но как же там все высоко и вечно! Даже и звезды эти падучие! Как все торжественно и тихо, и высоко.

Следуя примеру эльфа, и Фалко залюбовался звездной красотою…

Голос эльфа прозвучал легко, высоко, созвучно этому безмолвию:

— А кто этот Брэнди?

— О — он мудрейший из всех хоббитов. Я часто у него бываю, знаю много чудесных историй; он, ведь, как и мой прадед раньше путешествовал.