С южных стен виделось, лежащее над слитыми воедино реками туманное покрывало; с восточных стен, над туманами, можно было различить златящиеся у горизонта шапки Серых гор; с северной же стены видна была выступающая из темного острова леса живая гора — этот древесный исполин — мэллорн до которого было версты две — стройный и прекрасный, расходился широченной кроной, в которой нежно бирюзовой дымкой развесило уже свои лучи солнце, так же там виднелся созданный, казалось, из нежных, белесых туманов дворец — ствол мэллорна излучал мягкий янтарный свет.

Воины прохаживались по стенам по два человека: у каждого добротная, выкованная гномами кольчуга, у каждого и меч в покрытых росписью ножнах; а за спиною — лук, и колчан; воины были все статные, широкоплечие, с густыми, черными волосами. Был среди них один именем Барахир, прохаживался он со своим приятелем Брандиром и вел такую беседу:

— Вон мэллорн эльфийский. Есть ли на свете древо более великое, чем он?

— По мне бы — лучше он раз в десять поменьше стал; а то и смотреть на него страшно — как рухнет на нашу крепость.

Барахир улыбнулся и вытер широкий, черный ус, на котором туман собрался в несколько крупных капелек:

— Глупость! Скорее наша крепость сама развалится, чем падет это дерево! Посмотри какая мощь — оно стояло здесь еще до того, как наши прадеды заложили эту крепость! Да что там — она стоит здесь со дней, когда людей еще и в помине не было.

— Да уж — любишь ты этих эльфов!

— Ну, а ты, Брандир — почему ты их не любишь? Что за глупые предрассудки? Сколько мы живем бок о бок — хоть раз сделали они нам что-нибудь плохое, от чего можно было бы их бояться?! Так нет — почему то их считают опасными колдунами, и матери учат своих детей, что в лес ходить нельзя, что эльфы их околдуют, и никогда уже не выпустят из своего королевства! В этом есть правда: каждый, увидевший их красоты, сам не захочет уходить. Разве же не чарует тебя, Барахир, та дивная музыка, те ясные голоса, которые слышим мы иногда из леса?

— Так они и затягивают! Так, порой, хочется пойти, поближе послушать — иногда приходится руками за стену цепляться, а то ноги сами несут!

— Так разве это плохо?

— Наши дома здесь, а не в лесу, а эльфы бояться выступать против нас открыто, вот и затягивают напевами колдовскими.

— Ох — да слышал я уже эту басню, Брандир. — на ходу, любуясь мэллорном, говорил Барахир. — Выходит, что лучше сидеть в кабаке, да за кружкой кислого вина точить лясы, о том, какие эльфы плохие, да какие страшные… Глупо!.. Ну, ничего — завтра прекрасный праздник, завтра всей этой глупости конец настанет!..

Они проходили возле одной из башенок, и услышали голоса, которые доносились из нее.

— Да это ж, повелитель Хаэрон. — прошептал Брандир.

В это время дверь в башенке распахнулась, и за ней предстал правитель Хаэрон — статный мужчина с широким, открытым лицом, за его спиною виделись еще двое воинов, а так же, какой-то рыжебородый крестьянин.

Хаэрон выглядел встревоженным — он услышал голоса Барахира и Брандира, и теперь велел им зайти.

В башенке, от холодных, каменных стен веяло мощью, а в окошечко просунул недвижимое, серое щупальце туман, и замер так, словно бы подслушивая, но на него никто не обращал внимания. Хаэрон быстро прохаживался от стены к стене, и говорил:

— Сегодня я проснулся в прекрасном расположении духа. А что мне, право, было печалиться — впереди праздник — по приглашению короля эльфов, мой народ, должны отправиться к ним в гости, установить, наконец-таки, с лесным народом дружбу.