Но было уже слишком поздно. Всадники галопом неслись к нам, приминая высокую траву.
— Люди твоего отца? — спросил я и тут же узнал зеленое полотнище со скачущим оленем, развевающееся на копье. — Можешь не отвечать, — пробормотал я, хватаясь за рукоятку меча и борясь с желанием снять со спины круглый щит.
— Предоставь это мне. Не убивай их, — предупредила Кинетрит, и я почувствовал себя польщенным, потому что всадников было двенадцать.
Они осадили коней прямо перед нами, с силой натягивая поводья. Я отметил, что лошади совсем свежие. Это означало, что Эльдред, вероятно, находился где-то поблизости.
— Леди Кинетрит? — спросил один всадник, свешиваясь с седла, чтобы получше рассмотреть девушку.
Все были в кожаных доспехах, у каждого на поясе висел меч.
— Где мой отец, Гунвальд? — властно спросила Кинетрит, откидывая капюшон.
— Олдермен выходит в море на норвежском корабле, миледи, — ответил предводитель, ткнув большим пальцем в сторону моря. — Во имя всего святого, что вы здесь делаете?
— Мне нужно переговорить с Эльдредом, — сказала Кинетрит. — Проводи меня к нему.
Гунвальд посмотрел на меня, задержал взгляд на доспехах и кровавом глазе.
— Ты язычник, — сказал он, обнажая меч.
Остальные всадники насторожились, стукнули пятками лошадей и окружили меня со всех сторон.
— Не смейте трогать его! — крикнула Кинетрит, увидев, что воины спешились и направили на меня мечи и копья.
— Не мешайте, леди Кинетрит. У нас есть приказ убивать всех норвежцев, которых мы встретим в Уэссексе, — спокойно промолвил предводитель.
Это был молодой мужчина могучего телосложения, с бородой соломенного цвета.
— Не будь дураком, Гунвальд, — отрезала Кинетрит. — Этот человек мне помог, спас меня от скандинавов.
Гунвальд опешил от ее резкого тона, но некоторые воины усмехнулись.
— Отведи меня к моему отцу, пока еще не слишком поздно.
— Язычника нужно разоружить, — покачал головой Гунвальд и выставил ногу вперед, чтобы отразить мой выпад.
Кинетрит повернулась ко мне и кивнула. Я нехотя протянул какому-то воину меч и нож. Затем, не имея выбора, мы сели на коней, за спины уэссексцев, и поехали вниз, на берег.
У меня оборвалось сердце, когда я увидел «Лосиный фьорд», выходящий из бухты. На веслах сидели англичане. Голова дракона исчезла с носа дракара, уступив место деревянному кресту, поднимавшемуся к небу вместе с волнами.
Мы спустились по тропе на галечный берег, где пенящийся прибой просачивался между камнями, и спешились. Флоки Черного нигде не было видно. На мгновение у меня мелькнула мысль о том, не заключил ли он сделку с Эльдредом. Вдруг норвежец находится сейчас на носу «Лосиного фьорда», глядит в море, а его сундук набит серебром?
Гунвальд сложил ладони рупором и окликнул тех, кто находился на судне. «Змей», любимый корабль Сигурда, одиноко стоял на якоре, связанный оковами в земле врагов, и провожал своего товарища, выходящего в море. Гунвальд снова крикнул. Даже на таком расстоянии я узнал олдермена Эльдреда. Тот вышел на корму, ухватился за борт и посмотрел в сторону берега. Рядом с ним маячила устрашающая туша Маугера. Если Эльдред разобрал слова Гунвальда, принесенные ветром, и узнал свою дочь, то он никак этого не показал. Олдермен неподвижно стоял на корме «Лосиного фьорда», взлетающей вверх и ныряющей вниз.
— Бесполезно, — покачал головой Гунвальд. — Они не услышат нас, а мы — их.
— А слышать и не обязательно, — заметил какой-то из воинов. |