— Придержи свой язык, жрец, — остановил его Сигурд, стряхнул с плеч овчину и устало поднялся на ноги.

Мужчины, присутствующие в зале, стали разделяться на скандинавов и англичан. Язычники потянулись за своими огромными мечами.

— Говори, красноглазый, — приказал Сигурд, повелительным движением руки, унизанной сверкающими золотыми перстнями, приказывая мне выйти вперед.

В меня уперлись тяжелые взгляды. Они сдавливали мне горло и сжимали живот. Внезапно наступила тишина, нарушаемая лишь треском пламени в очаге и ударами моего собственного сердца, гулко звучащими у меня в голове. Я кашлянул, прочищая глотку, протиснулся сквозь толпу и остановился перед Сигурдом и Вульфвердом.

— Мед отравлен, мой господин, — произнес я по-норвежски.

Ярл нахмурился и отстранил кубок. Священник, судя по всему, понял, что я предостерег скандинава, ибо осенил себя крестным знамением.

— Ложь! — воскликнул Вульфверд. — Что бы он ни изрыгал из себя — все ложь, льющаяся из гнойной пасти самого сатаны! Ложь!

Служитель божий шагнул ко мне, и я испугался, что он меня ударит.

— В таком случае выпей этот мед сам, жрец, — прорычал по-английски Сигурд, предлагая кубок Вульфверду. — Мы с тобой разделим эту чашу, но ты хлебнешь первым.

Тот закрыл глаза, поднял лицо к старым балкам перекрытий, стиснул деревянный крест, висящий на груди, и пробормотал вполголоса нечто невнятное, по-моему похожее на молитву.

— Пей! — приказал Сигурд.

В этом единственном слове содержалось столько угрозы, что я не представлял себе, кто осмелился бы ослушаться ярла.

— В мед добавлен болиголов, — сказал я, бросив взгляд на Эльхстана, который едва заметно покачал головой. — Ты выпил бы его и уснул, мой господин. — Я сделал глубокий вдох, собираясь с силами. — К полудню ты не мог бы стоять, твои ноги стали бы холодными на ощупь, и ты наделал бы в штаны.

Я не знал, верно ли последнее утверждение, но мне показалось, что оно должно будет особенно больно ужалить такого гордого человека, как Сигурд. Я сам уже увяз по уши и не видел смысла выбираться из трясины.

— Я умер бы, выпив этот мед? — спросил Сигурд, сверля меня взглядом.

Так стальной бурав вгрызается в древесину.

— Думаю, да, мой господин, — сказал я. — Завтра ты умер бы, а отец Вульфверд объявил бы, что это дело рук Господа Бога.

— Этот надутый боров похвалялся бы, что христианский бог могущественнее, чем Один, Отец всех! — взревел Сигурд, хватаясь за рукоятку меча.

Тут Вульфверд плюнул мне в лицо, сунул руку в длинный широкий рукав своей рясы и бросился на ярла. Я увидел в кулаке священника нож. Норвежец тоже его заметил, с поразительной проворностью отскочил назад и выхватил меч.

— Отец всемогущий!.. — завопил Вульфверд, а Сигурд шагнул вперед и с размаху опустил клинок ему на макушку.

Ноги священника подогнулись. Он зашелся в предсмертной конвульсии и рухнул на землю, сжимая деревянный крест. Из раскроенной головы выплеснулись серые мозги.

Мужчины Эбботсенда закричали ругательства, оглядываясь на Гриффина. Наверное, в свете очага они увидели сомнение в глазах бывалого воина.

— Вульфверд был слугой Господа! — взревел охотник, пока люди выбегали из зала на улицу. — Священником, Сигурд! — крикнул он, гневно глядя ярлу в лицо.

Скандинавы поспешно хватали оружие, а мужчины Эбботсенда выбегали в ночную темноту. Эльхстан опустился на колени перед Вульфвердом, но я схватил старика за плечо, поднял и поволок прочь. Не в силах поверить в то, что произошло у меня на глазах, я вытолкал мастера на свежий воздух.