– Не дуйся. – Опрокинув ее лицо, он едва дотрагивался до него губами. – Бревно. – Старался он не дышать. – Роскошное, хвойное.
Он зажал губами ее рот, язык слизнул влагу. Ненасытное желание охватило Лео, зубы вонзились в спелую мякоть. Надежда вскрикнула, отпрянула в недоумении:
– Зверь.
– Опять сделал больно? Прости. Все мы звери. – И настойчиво потянул ее плечи на себя: – Музыки не хватает.
– Ну да, – неожиданно рассмеялась она. – Любимый концерт: «Энималс».
– Верно? И у меня. – Он опрокинулся на спину, раскинул руки. – Сдаюсь. Видишь? Я в твоей милости. Возьми меня. Сама.
– Как? – растерялась девочка.
– Делай со мной все, что хочешь! Можешь даже подушку на морду положить.
– Чтобы не подглядывал?
– Именно.
Он чуть прикрыл глаза. Мягкий янтарный свет опушился золотом ресниц. Веки подрагивали. Внезапно обрушилась подушка.
Пространство перевернулось. Все плавало, кружилось, переворачивая их тела. Не было Времени. Все стало единым. Единое Движение. Единая Энергия. Как слившееся дыхание. Общая, как пульсирующая кровь. Сполох света озарил Пространство. Свет наполнил каждую клеточку тел.
– Фейерверк! – ухнул Левка. – Извержение Везувия.
– А у меня небо светится точечками, – сказала Надежда, прислушиваясь, как внутри растекается привязавшаяся мелодия из другого концерта «Пинков». «Wish you were here…» – стонал в груди кричащий голос, звал ее куда-то, искал вместе с нею неведомо кого.
И крутилось небо над головою. Сердце Скорпиона пылало красной звездой…
– Антарес. – Надя тихо смеялась. Вдруг села, укрывшись подушкой. – Ты на Сиеме бывал?
– Где-где?
Он продолжал гладить ее нагие плечи. Руки стали сдержаннее, движения не столь порывистыми.
– Ущелье в горах. На сорок седьмом километре по Варзобу. Темное ущелье.
– А что там?
– Ничего, кроме домика метеорологов и альплагеря.
– Вообще ничего?
– Ни поселений, ни рыбы в реке. Только чабаны отары гоняют да значкисты тропу отрабатывают. И то раз в году.
– Ну и чем это хорошо?
– Лежишь себе на плато, персеиды считаешь.
Надя натягивала на себя джинсы. Длинные ноги одновременно нырнули в штанины. Девушка выгнулась мостком, застегнула замок. Ленчик усиленно соображал, как бы ее задержать.
– Что? Так и свистят? – глупо спросил он.
– Ага. Еще и попискивают.
Надя расправила на себе фланелевую рубашку. Тугие соски проступили через красно-черные клетки мягкой материи. Ленчик облизывал жадным взглядом ее грудь. Надежда спокойно занималась пуговицами, но, когда она подняла голову, он почуял насмешку, спрятавшуюся то ли в разноцветных глазах, то ли в уголках губ. Она повысила голос, и Ленчик услышал непривычные нотки – звонкие, как талый ручей. Стены подвала отвечали гулким эхом. Ленчику вдруг померещилось иное место. Это был не то грот, не то пещера. Под низким сводом где-то внизу бил родник, и два луча призрачного света струились непонятно откуда, чудно преломлялись, как цвет ее глаз. Так же внезапно, как появилось, видение пропало, и до Лео начал доходить смысл того, о чем настойчиво она сообщала:
– Сиема разделяется выше по течению на два рукава. Посередине островок. К нему трос перекинут, на тросе – люлька. Механизм движения – на островке, в домике метеорологов. Живут они там круглый год. Народ дружелюбный. |