– Смерть Халльдора из головы не идет, – признался я.

Улаф возвел глаза к небу. Мы набрали три мешка волоса с коней синелицых, и Улаф готовил новую конопать.

– И о нем перестань думать. Ничего хорошего из этого не выйдет.

– Просто я никогда прежде не видел такой смерти.

Улаф нахмурился.

– Халльдор умер как воин, – наконец произнес он. – От славного меча и с оружием в руке.

Мне вспомнилась огромная безобразная голова Халльдора.

– К тому времени он уже был покойником, – покачал я головой. – Никогда раньше такой вони не нюхал… Он же сгнил заживо. Один Тюр ведает, как он терпел такую боль.

– У меня клюет, – встрепенулся Пенда, поднимая уду. Потом выругался, глядя на черную воду. – Сорвалась, гадина.

Мы с Улафом не обратили на него внимания.

– Сигурд правильно поступил, – сказал Улаф. – Сделал то, что должен был. Халльдор и сам бы ему спасибо сказал.

Я покачал головой.

– Флоки все никак не угомонится. Обида точит его душу, словно червь.

Улаф усмехнулся.

– Флоки нужно смириться. И тоже быть благодарным Сигурду. Но ты ведь знаешь Флоки. Он родился твердолобым.

– Почему Сигурд сам его убил, Дядя? Ведь Халльдор просил об этом Флоки.

Улаф огляделся, нет ли кого рядом.

– Все из за Сигурдова сына, – произнес он.

– Который мальчишкой умер оттого, что лошадь лягнула в голову? – спросил я, не понимая, к чему он клонит.

– Верно. Только бедный свиненыш не сразу умер. – Улаф наклонил лохматую голову набок, словно раздумывая, продолжать рассказ или нет. – В себя так и не пришел, лежал почти бездыханный, камни и то живее будут.

Пенда хотел что то сказать, но, увидев лицо Улафа, снова отвернулся, бормоча, что мы своими языческими словами рыб пугаем.

– Так он протянул две недели, может, три. Бедняга. – Улаф смахнул слезу, и я на мгновение отвернулся.

– Медленная смерть?

Улаф покачал головой.

– Как то ночью Сигурд унес мальчика на пастбище, оставив Гудрид рыдать у двери, и закончил его страдания. Свое же чадо.

Мы посмотрели друг на друга. В глазах у меня льдинками застыли слезы.

– У него не было выбора, юноша. Мальчику уже было не помочь.

Я стиснул зубы.

– Суки эти норны.

– Не поспоришь, – согласился Улаф, продолжая скручивать конский волос. – Сигурд знает, каково это – убить родного человека. Вина камнем ложится на сердце и может утянуть человека вниз, как крест утянул Туфи. Сигурд избавил от этой ноши Флоки. Почему? Да потому, что он – лучший предводитель, который когда либо вел своих волков Дорогой кита. И Флоки это понимает. В нем просто гордость взыграла, вот и всё.

– Если я буду гнить от раны, то перейду Биврёст, не дожидаясь вони, – сказал я.

Улаф кивнул, задумчиво потянув себя за бороду.

– Только не проси Оска тебя прикончить. Промах  нется.

Я улыбнулся, но от его слов повеяло холодом. Я молчал и смотрел, как на удивление проворные пальцы Улафа сплетают волосы в нити.

– Рыба, похоже, уже спит, – нарушил тишину Пенда.

Я посмотрел на него, однако мне по прежнему виделись Сигурд и маленький мальчик.

Уэссексец кивком указал на уду, которую я все еще сжимал в руке.

– Нам тоже пора. – Не дождавшись ответа, он пожал плечами и удалился.

А я сидел на корме «Змея», слушая, как храп и сонное бормотанье воинов смешивается с тихим ропотом волн, набегающих на прибрежные скалы, пока небо на востоке не окрасилось рассветным багрянцем.

* * *

Три дня спустя Браги Яйцо углядел вдалеке белый парус.