– Давай, что ли прощаться. – генерал вынул из‑за пазухи запечатанный пакет и подал его мне. – Держи! Здесь твои документы. Там сказано, что до особого распоряжения переведен в резерв Генштаба… На перевалах я буду через неделю, значит через полмесяца в Тебро прибудет гонец с депешей. Я зашифрую ее…

– Я знаю код.

– Отлично. Значит подождешь две недели. Если его не будет – действуй на свое усмотрение… Но не вздумай искать меня…

– Берегите себя, господин генерал, – сказал я.

– Береги себя, сынок… – ответил он.

– Постараюсь, – и первый раз за несколько месяцев, я вставил неуставное обращение, – я постараюсь, отец… Бандера ушла на восток. Почти на восток – если не брать в учет те семнадцать градусов. Я остановился у перекрестка, провожая их взглядом. Генерал первым подъехал к проводнику и они о чем‑то говорили. Я был слишком далеко, чтобы услышать хоть что‑нибудь. Потом поехали туда, откуда подымалось солнце. Всадник за всадником они исчезали в лесу. Мне хотелось забыть приказ и бросится за ними – в тот день я чувствовал себя таким одиноким, как никогда раньше. Я еще не знал, что уходила часть моей жизни, и начиналась новая. В тот день в степи шумел ветер и пыль заметала следы коней. Потом и я развернул коня и поехал по северной дороге. В Тебро прибыл вовремя, впрочем на той неделе гонца не было. Я не знаю, что должно было быть в той депеше, и почему она была так важна для моего отца. Но думаю, что это уже не имеет никакого значения. Гонец не появился ни на следующей неделе, ни в следующем месяце. Я не думаю, что он не дошел до цели – скорей всего гонец даже не был отправлен, ибо вся бандера отца пропала без вести.

Тебро был маленьким городишком, зажатым между склонами двух холмов. В лощине протекала небольшая речушка, такая же медленная, как и жизнь в этом городке. Когда ветер дул не в створ между холмами, в городе стоял жуткий смрад

– медленное течение не справлялось со всеми нечистотами. Две дороги вбегали в город – как раз вдоль течения реки, но в степях они распадались на многие направления. На обоих холмах были построены форты, в них стояли крошечные гарнизоны. Комендатура же находилась в центре, цейхгаузы и бараки стояли в верхнем течении. Я прибыл в город ближе к вечеру, почти ночью, и на посту, при въезде в город, меня долго не пускали. Я долго ругался с солдатами, пока не разбудил их фельдфебеля. Он только посмотрел на мои документы и приказал подымать шлагбаум. От него я узнал, что комендатура откроется завтра часам к девяти, что переночевать можно в казарме. Несмотря на поздний час, улицы шумели. Казалось, что весь город состоял из кузниц, борделей и кабаков. Пока я ехал к месту своей ночевки, я насчитал двадцать различных шевронов. Потом я сбился со счета. Конечно же столько частей в городе не было – я видел отпускников, едущих домой или возвращающихся в часть, раненых, по пути из госпиталей, посыльных. Да мало ли? Волею судеб этот город стал одним из перевалочных пунктов на дорогах войны. Это был тот редкий и странный случай, когда война приносила жизнь. Верней, эрзац жизни. Солдаты поломали привычный уклад, и вряд ли найдется сила, способная это исправить. Даже когда они уйдут – останутся могилы и бастарды – дети многих отцов. Как водится, центр города находился рядом с главным базаром. А может это базар размещался в центре, но смысл в том, что даже в комендатуре был слышен рокот базарного люда. В выходные дни, и неверное в праздники, торговцам было тесно и ряды расползались, занимая смежные улицы, и даже часть площади. С одной стороны базар ограничивала река, на мостах через которую торговали с рук, но на том берегу уже ничего не продавалось.