|
С одной стороны базар ограничивала река, на мостах через которую торговали с рук, но на том берегу уже ничего не продавалось. За мостом начинался крутой подъем, выложенный брусчаткой. Он вел к храму. Я не могу сказать, каким богам здесь молились, и когда перестали, но от здания остались одни стены и ветер выл в пустых глазницах окон. Через дорогу, в двухэтажном здании размещался полевой лазарет. Тут же, на примыкавшем пустыре хоронили пациентов. Принадлежность кладбища можно было определить издалека. На всем пустыре не было ни одного дерева или куста, лишь одинаковые плиты ровными рядами. Здесь все были равны – их хоронили в одинаковых гробах на одинаковой глубине, майоров, рядовых, генералов, заполняя линии по мере поступления. Много лет потом, я опять попал в Тебро. Это был совсем не тот город, что я помнил, и, думаю, изменения пошли ему на пользу. Южного форта больше не было
– только руины, будто осколки рассыпавшегося зуба. Там был славный бой и многие обрели славную смерть. Северный форт был брошен, в здании комендатуры размещалась гимназия, а на месте храма воздвигли здание магистратуры. Армейское кладбище срыли и разбили на его месте парк. По ним гуляли почтенные старики и мамаши с детьми. На каждом углу торговали жаренными каштанами, что росли тут же. Я купил себе несколько, но так и не смог заставить себя съесть хоть один. Потом я набросил плащ и пошел на другое кладбище. И вы не поверите, кого я там встретил. Хотя это совсем другая история…
Как ни странно, но казарма оказалась практически пустой. Потом я узнал, что солдаты гарнизона размещались в фортах, а офицеры снимали квартиры по всему городу. В казарме был собачий холод и я выпросил у дежурного пару лишних одеял. Я провалился в сон как в омут. Может быть мне снились сны, но к утру я их не помнил. Утром я отправился в комендатуру. Военным комендантом Тебро был седой кавалерийский майор. Как и надлежит быть кавалеристу, у него были кривые ноги, маленький рост и обвисшие усы. Причина его перевода на штабную должность была очевидна – левая рука у него была отсечена по самое плечо. Он с безразличной физиономией пролистал мои бумаги и вернули их мне. – Станете на учет в интендантской службе… И вдруг без перехода спросил: – Вы воевали в пустыне? Хотя этот вопрос звучал больше, как утверждение, я переспросил. – В пустыне?.. – У вас заужены штанины. Это не по уставу, но иначе в ботинки набивается песок… Я кивнул. В пустыне я провел только месяц, но он стоил многих лет. Было трудно – чертовски трудно. Но теперь я вспоминал о тех временах почти с нежностью. Так иногда думают о ранах, когда‑то кровоточащих, но теперь зарубцевавшихся и саднящих тихой болью в тепле у камина… – У вас наметанный глаз. Майор улыбнулся: – Приходится… Я здесь за полгода насмотрелся на столько частей, сколько не видел за шест лет пребывания на фронтах… Неделю назад через этот город прошел сводный монашеский полк. Монахи и маршируют?!? С мечами и в броне? Ты можешь себе это представить? – Могу. Говорится же: добро должно быть с кулаками. – А по‑моему добра в этом мир не осталось. Одно зло и сила. Боевые монашеские ордена, это сплошной шкурный интерес. Да, они неплохие солдаты – я сам видел как один разогнал патруль… Но как монахи… пьют, ходят по борделям. Все дело в том, что доходы церкви не облагаются налогами. Поверь – мы с этим когда‑то здорово намучаемся… Он подошел к окну. Здание комендатуры размещалось на центральной площади, может в здании, где была когда‑то мэрия. Окно выходило на площадь и через открытую форточку доносились звуки просыпающегося города – крики разъезжих торговцев, грохот подвод… Комендант продолжил: – Впрочем, это неважно… Где вы устроились? – В бараках. |
