У них были копья, и они успели сделать первые шаги еще до того, как Глостер, не веря своим глазам, понял их намерение и бросил вперед все свое крыло.

Сомерсет направил своего коня вверх по склону, понимая, что само животное будет пятиться дольше. Повернувшись, он увидел отряд копейщиков, выбежавших из леса по левую руку от него с длинными копьями на изготовку, готовых к нападению.

В этот момент военачальник никак не мог отреагировать на их появление, кроме как предупредить своих об опасности. Копья использовались при обороне или в качестве рыцарской пики, и Бофорту оставалось только проводить недоуменным взглядом бегущих в атаку копейщиков.

– Внимание! Слева! Берегись, копья слева! – выкрикнул он, однако на его собственных людей давили спереди и сбоку, где напирали другие копейщики. Свободным у них теперь был только один фланг, и им оставалось только отступить, когда две сотни свежих врагов обрушились на них, пронзая стоявших в первой шеренге, угрожая окровавленными наконечниками напиравшим за ними. Зрелище это, похоже, лишило людей Сомерсета желания сопротивляться: они ощущали себя попавшими в ловчую яму, утыканную снизу копьями. Солдаты попытались рассыпаться во все стороны, однако побоище продолжалось и пощады не было.

Сомерсет дал шпоры коню, однако почувствовал, что животное пошатнулось под ним. Он не мог видеть, какую рану получил конь, но нетрудно было заметить, что силы оставляют его. Фыркая кровью, животное одолело подъем. Герцог с бесстрастным выражением лица оставался в седле и только снова и снова подгонял коня шпорами. Он прекрасно понимал, что в данный момент Глостер и Йорк бросают вверх по склону все свои силы, однако теперь ему было уже все равно. Он подогнал свою умирающую лошадь к потрясенным происходящим шеренгам среднего полка, остававшимся на месте и наблюдавшим за тем, как умирают их сотоварищи.

Барон Уэнлок восседал на коне посреди третьей шеренги в окружении вестников и герольдов. Заметив Сомерсета, сидевший на коне рядом с Уэнлоком Эдуард, принц Уэльский, заметно побледнел. Даже шлем герцога был забрызган кровью, а из ноздрей его коня текли алые струйки.

– Почему ты не поддержал меня, милорд?! – оскалился Эдмунд, посмотрев на Уэнлока. – Я послал тебе приказ. Почему ты остался на месте?

Старый лорд ощетинился – седину его подчеркивало побагровевшее лицо:

– Да как ты смеешь покушаться на мою честь?! Щенок! Я не позво…

Удар булавы Сомерсета пришелся прямо в открытое забрало Уэнлока, не позволив старику договорить. Кровь хлынула по лбу барона, недоуменно шевелившего губами. В следующий миг он получил еще один удар, а затем возмущенный Бофорт проводил взглядом Уэнлока, уже бездыханным свалившегося под копыта коня.

– О боже! – охнул принц Эдуард, глядя вперед – не на Уэнлока, а за него, на подступающие ряды йоркистов. Повернулся туда и Сомерсет – и людской потоп охватил их.

Король вдруг понял, что и сам рыдает, и, утирая слезы, рассердился на себя за это. Окружающие отворачивались, подмечая даже более странные вещи. Некоторых выворачивало на траве наизнанку, другие валились на землю, как пьяные, и засыпали. Остальные расхаживали по полю, незаметно для окружающих смеялись или плакали, осознавая, что остались в живых. Все забытое в пылу только что закончившейся бойни возвращалось урывками… Они останавливались, терли глаза кулаками и пытались отдышаться, прежде чем сойти с места.

Наверное, виноват возраст, сокрушенно подумал Эдуард, и усмехнулся, представив со стороны, как выглядит плачущий король во всей нелепости подобного зрелища.