Тем не менее в ее горле словно застряла кость, которую она так и не сумела проглотить. На лице стоявшего перед ней человека не читалось ни тени вины, ни даже смущения, однако вопрос этот оставался перед ними обоими, затрудняя дыхание. Вудвилл не могла позволить королю уйти, так и не спросив о самом главном.

– А как насчет моих сыновей? – заговорила она неуверенно, а потом, кашлянув, продолжила более твердым голосом: – Что скажете о них?

– Увы, миледи, – проговорил Ричард, покачав головой. – Не могу сказать вам по этому поводу ничего определенного, но, на мой взгляд, это сделал Бекингем. Он являлся констеблем Англии и постоянно бывал в Тауэре. Для него не было закрытых дверей. Возможно, он решил, что угодит этим мне или Ланкастеру, трудно сказать. Конечно, я понимаю, что не сумел защитить их, но теперь в земле покоится и мой собственный сын. – Голос его дрогнул, и он переждал мгновение. – Не сомневаюсь в том, что там они не ссорятся между собой. Жизнь жестока; в свои юные дни я не думал, что она такова.

Элизабет подняла руку и приложила ладонь ко рту, стараясь не показать, как трясутся ее губы и подбородок. Не издавая ни звука, она зажмурила полные слез глаза, пытаясь понять, что лучше: знать или не знать. Какое-то время бывшая королева не могла говорить, и Ричард не стал торопить ее. Она не рыдала, не плакала, и только между ее веками что-то поблескивало. На слезы у нее впереди были годы и годы. И наконец, решив, что голос ее не дрогнет, женщина кивнула посетителю, приняв решение. Она не могла повернуть назад.

– Я выйду отсюда, Ричард, если ваши обещания прочтут на улицах Лондона. Да, мне хочется еще раз увидеть созревшее поле, спелые яблоки на деревьях. И я хочу мира – для моих дочерей и для себя.

– Вы заслуживаете мира и тишины, и вы обретете их, – проговорил король, окинув Элизабет грустным взором. – Сочувствую вам во всех перенесенных вами страданиях. И поверьте мне, я не погрешу против истины, если скажу, что любил вашего мужа. Эдуард видел от меня всегда самое лучшее, и я неизменно был верен ему. Всегда.

Действительно, Тюдоры потеряли во время шторма половину своего флота. Более шести сотен французских солдат за одну-единственную ночь исчезли в зеленых морских глубинах. И начиная с этого мгновения, тем более что силы стали оставлять короля Луи, Генри и его дядя оказались забытыми в своей Бретани: французский двор больше не отвечал на их письма. Почти девять десятков англичан нашли дорогу в Ренн и присоединились к ним. Большинство этих беженцев составляли участники неудачного восстания Бекингема или люди, все еще надеющиеся на восстановление в прежних семейных владениях, на которое при Йорках даже невозможно было рассчитывать. Они явились во Францию в поисках прежних милостей и поселились невдалеке от скромной фермы, приютившей Джаспера и Генри. То, чего ждали эти люди, находилось не здесь. Во Франции они обрели только бедность и кредиторов, собиравшихся возле дома Тюдоров, размахивая счетами и требуя выплатить указанную в них сумму.

Остававшиеся на берегу корабли тоже ждали: гвоздей, бимсов и парусов.