|
Будучи хорошенькой лет в четырнадцать, она довольно долго слыла красавицей, впрочем, не совсем заслуженно. На ее беду, оспе нет дела до королевского величия, и, невзирая на все усилия лекарей, следы ужасной болезни все же виднелись на щеках королевы. Сейчас ей было сорок или что‑то около того. Девичья прелесть ее уже весьма поистерлась, и нынешняя красота была нарисована на лице румянами, белилами и сурьмой, превращавшими лик августейшей «девственницы» в безжизненную маску. Но горе тому, кто бы не преисполнился восторга и не пленился неземным сиянием, исходящим от ее величества Елизаветы I, хранительницы веры, королевы Англии, Ирландии и Уэльса и прочая, прочая, прочая. Рейли был не из таковых. Заслужив благосклонный кивок и улыбку государыни, сменившей тортильон на лучезарную диадему, он, казалось, просиял так, что затмил на мгновение собственный подарок.
– Мой дорогой брат Эндрю здесь? – негромко произнесла королева, и я скорее прочитал по ее губам, чем услышал, этот вопрос. – О да, ваше величество! – куда громче ответил Уолтер, вновь склоняясь в поклоне. – Он приносит свои нижайшие извинения, что не явился сюда лично, дабы выразить глубочайшее почтение к своей венценосной сестре. Но особая щекотливость его положения… Корсар умолк и выразительно покосился на дюжих телохранителей королевы, сопровождавших государыню на борт корабля. Их было всего пятеро. Остальные продолжали стоять на берегу. И хотя десяткам головорезов абордажной команды вряд ли составило бы труд покончить с построившимися за спиной Елизаветы стражами, поднимать шум раньше времени не входило в планы сладкоголосого пирата. Конечно, ему в этом можно было бы помешать, выскочив на палубу с криками «Измена! Западня!» или что‑нибудь в этом роде. Возможно, такая проделка поломала бы коварные замыслы Рейли, но на моих собственных планах такое поведение неминуемо поставило бы точку. Даже не точку – крест. Почти тот самый, о котором не так давно говорил д'Орбиньяк. И не столько на планах, сколько на мне самом. А потому оставалось лишь выжидать, переговариваясь на канале закрытой связи с Лисом и транслируя все происходящее в Париж пану Михалу. Верно оценив намек недавнего фаворита, Елизавета небрежным жестом велела охране покинуть корабль и ждать ее возвращения на берегу. Та повиновалась с четкостью настроенного механизма, отгромыхав сапожищами по сходням, едва что не чеканя шаг. А продолжающий рассыпаться в любезностях корсар, почтительно указывая дорогу властительной госпоже, повел ее к месту заточения «августейшего брата». Таким же вот образом ловит бессмысленных мошек хищный цветок росянка, любезно раскрывая наивной жертве свои прелестные лепестки и маня ее благоухающей капелькой сладкого липкого нектара. Один лишь миг – ловушка захлопнется, и никто больше не увидит несчастную букашку, позарившуюся на дармовое угощение. И не вспомнит никто. Стража у входа в мою каюту единым движением салютовала королеве, вскидывая на плечо древки алебард и с грохотом опуская их на палубу. Слаженность действий безмолвных испанцев снискала очередной благосклонный кивок королевы, и спустя мгновение она шагнула в предупредительно распахнутую Уолтером дверь, наконец‑то переступая порог любезно расставленной им западни. Горько поджав губы от собственного бессилия, я поклонился, приветствуя Елизавету. – Мой дорогой брат! – голосом звонким и, пожалуй, чересчур юным для ее возраста начала королева, щуря глаза, привыкая к царившему в моих апартаментах полумраку. – Признаться, я удивлена! Никак не ожидала увидеть вас здесь. Что же привело в мои владения повелителя Наварры? Я выпрямился во весь рост, невольно сознавая, что участвую в сцене трагической, одной из тех, которые с таким талантом порождал гений Шекспира. Впрочем, пока еще совсем мальчишки. – Ваше величество! Прошу вас, не величайте меня ни чужим именем, ни чужим титулом. |
