– Ваше величество! Прошу вас, не величайте меня ни чужим именем, ни чужим титулом. Я не Генрих Наваррский. Увы, такова моя злосчастная судьба. Я – его брат Шарль, герцог де Бомон.

– Шарль?! – Французский моей собеседницы был великолепен, но на этом вопросе у нее перехватило дыхание, и дальше она продолжила уже по‑английски: – У Генриха есть… О, крестная сила! Какого черта, Уолтер? – Королева попыталась стремительно развернуться, но платье, с трудом прошедшее в дверь каюты, не позволяло совершить ей этот маневр так быстро, как она желала. Рейли был куда проворней! Короткий шаг – и вот одна его рука выхватывает шпагу из ножен Уолсингама, а другая вырывает из прорезного рукава золоченой ливреи уже знакомый мне пистоль.

– Елизавета Тюдор, маркиза Дорсет! Вы низложены! – рявкнул Рейли, радуясь случаю произнести в глаза обидчице давно выношенные слова. – Вопреки божеской воле и людским обычаям вы преступно занимали священный трон Британии. Часы вашей тирании остановлены!

– «Слазь с бочки, Сильвер! Ты больше не капитан!» – немедленно поспешил добавить к исторической тираде недолюбливающий пафосные сцены Лис. – «Ну шо, Капитан, занавес?! Касса переполнена – публика в экстазе! Этот умник таки нас не обманул. Никаких мятежей, что вы, что вы! Все чинно, благородно! Маленький государственный переворотец. Оч‑чень маленький и очень государственный».

– «Это верно, шановнэ панство», – вздохнул донельзя огорченный нашим просчетом Мишель Дюнуар. – «Впрочем, пся крев, точку ставить еще рано. М‑да! Посмотрим, что он намерен делать со всем, что наворотил, дальше. Пока же – никаких активных действий!»

– «А если он, скажем, решит нас малехо в расход пустить?» – встревожено поинтересовался д'Орбиньяк, не слишком любивший приказы начальства, связывающие его творческую инициативу. – «Нам ему глазки прикажете строить?»

– «Пан Сергей! Во всей Европе, кроме вас, никто не умеет готовить блюда из картофеля, и, судя по тому, что мы знаем о Рейли, сей знаменательный факт будет вам крепкой броней. Вальдар для него тоже весьма ценен, но это долгая история».

Все то время, пока наш потайной триумвират оживленно переговаривался на канале закрытой связи, Елизавета Тюдор, белая как снег, затаив дыхание, глядела на торжествующего корсара. Ворвавшиеся по его знаку испанские наемники немилосердно приперли нас с Уолсингамом к стене каюты, чтобы не дать ни малейшей возможности вмешаться в ход событий. Я чувствовал, как алебарда одного из них, должно быть, уроженца Пиренеев, прорвав колет, впивается мне в плечо – почти случайно, но весьма ощутимо. Королева по‑прежнему хранила молчание. Отвага никогда не составляла первейшего из ее достоинств, но все же отсутствие воинской храбрости она вполне компенсировала тюдоровским упорством и несгибаемым чувством собственной правоты.

– Я намерен сохранить вам жизнь, сударыня, – не дождавшись слез и причитаний, несколько обескуражено промолвил Рейли. – Если вы будете повиноваться, то вам ничего не будет угрожать вплоть до приговора суда, который один лишь вправе решить вашу участь. Пока же извольте отдать приказ констеблю Тауэра сложить оружие и открыть ворота.

– Ни‑ко‑гда! – медленно и очень четко проговорила беспомощная королева и повторила еще раз. – Ни‑ко‑гда!

Глава 4

Законное правительство то, у которого превосходство в артиллерии.

Карел Чапек

Когда бы вдруг нелегкая занесла на борт «Дерзновения» кого‑нибудь из мастеров современного психологического портрета, он бы обомлел, завидев столь восхитительные типажи, собранные в таком малом помещении.