— Закричишь — горло пережму. Будешь до конца дней на пальцах изъясняться. Поняла — кивни.

Дождавшись еле заметного кивка, она отпустила пленницу, глянула в лицо, ничуть не смущаясь темнотой. Подумала с невольным восхищением, что мерикиви не дура и не трусиха: мгновенно сообразила, что поймали её за таким делом, которое вряд ли понравится хозяевам острова. Фьялбъёрна Драуга здесь считают если не другом, то силой, с которой ссориться опасно. И за попытку его зачаровать по голове не погладят даже чудесницу. Понимала это, конечно, и Ньедрунг, поэтому смотрела зло, но поднять тревогу не пыталась.

— Что тебе нужно? — тихо спросила Йанта. — Зачем тебе Фьялбъёрн?

— Не твое дело, — огрызнулась мерикиви. — Отпусти. Все равно ничего не докажешь.

— Уверена? — усмехнулась Йанта.

— Ну, попробуй, — в голосе мерикиви звенело холодное презрение. — Я служительница Брады, а ты приблуда без роду и племени, очередная подстилка ярла.

— Так вот в чем дело… — протянула Йанта, улыбаясь. Действительно, теперь все встало на свои места. — В ярле. Никак, завидуешь? Тихо! — осадила она дернувшуюся было чудесницу. — Вот что, красавица, Фьялбъёрн не бычок на веревочке, он сам решит, что ему нужно. И кто нужен. Попытаешься его зачаровать — пожалеешь.

— И что ты мне сделаешь? — выплюнула мерикиви, откидывая голову назад и встречая взгляд Йанты двумя янтарными огоньками, словно кошка поймала глазами лучик света. — Моя богиня защищает меня.

«А она красива, — отстраненно подумала Йанта. — Не смазлива, а именно красива: высокая, тонкая, гибкая, как восточный клинок. Узкие губы, чуть длинноватый нос, резкие скулы… Словно выточенная мастером статуэтка. Но мне ведь никогда не нравились женщины, хоть в Аш-Шараме и не считается грехом вожделеть свой пол. Может, янтарные чары все же действуют? Да нет, непохоже… Просто и в самом деле хороша. И как Фьялбъёрн этого не видит? Или видит?»

Йанта вдохнула горьковато-смолистый запах от волос мерикиви, еще ближе склонилась к ней, шепнула:

— Твоя богиня? Что ж, я не боюсь. Фьялбъёрн мой, пока сам не решит иначе. А если я подумаю, что ты для него опасна, мы посмотрим, что сильнее: огонь или янтарь. Ты ведь знаешь, как хорошо горит янтарь?

— Не посмеешь…

— Я? Не посмею? — удивилась Йанта, сладко улыбнувшись. — Это пока что ты чудесница под защитой богини. И, кстати, точно такая же подстилка. Разве только не у того, кто тебе нравится, — она улыбнулась снова, наслаждаясь бессильным бешенством, пылающим в ауре мерикиви, и продолжила: — А вот если тебя лишить магии, то кому ты будешь нужна, бывшая чудесница Ньедрунг? Я играла в эти игры, когда ты еще храм подметала. Это ты никому ничего и никогда не докажешь, если твоя магия, этот живой, горячий, сладкий золотой огонь вдруг станет огнем настоящим. Вспыхнет — и сгорит.

Она чуть-чуть отстранилась, чтоб поудобнее перехватить сильные, хоть и тонкие запястья, и Ньедрунг, почуяв слабину, — как она думала — дернулась, открыла рот, чтоб закричать. Йанта, сминая сопротивление мерикиви, вжалась в неё всем телом, накрыла ртом узкие красивые губы, поцеловала долго, властно, стискивая запястья так, чтоб не причинить боли, но и вырваться не дать.

Плавало во тьме вокруг них золотое янтарное марево, призванное оплести волю попавшего в его сети, и Йанте чудились солнечные лучи на коже, теплый ветер, шелест волн и песок под ногами… И только в глубине этого уютного мира виднелось что-то темное, как слепое пятно, сгусток тьмы в куске янтаря.