— Ваше гостеприимство, славный дроттен, затмевает величие скал и глубину морской бездны, — негромко и очень ясно ответила Йанта, неторопливо дожевав и проглотив очередной пирожок в наступившей вдруг тишине. — Пусть вечно славится и процветает дом, где так принимают гостей. И если судьбе будет угодно, чтобы я вернулась в свои родные края — слишком дальние, чтобы вы слышали о них, — я с радостью поведаю там о могуществе Морского народа и его владыки.

— Красивые слова, любезная речь, — медленно сказал Бо, откидываясь на высокую резную спинку массивного стула-трона. — Не будет ли неучтиво спросить, какого рода наша гостья?

Фьялбъёрн слегка перевел дух, чувствуя, что сидящая рядом ворожея безмятежна, как умелый воин перед боем, — самое верное настроение для того, что тут происходит. А вот что именно происходит и почему — пока непонятно. Одно хорошо — язык у девчонки подвешен не хуже, чем у местных зубоскалов.

— У меня дома говорят, — тем же ровным вежливым тоном отозвалась ворожея, — что хвалиться своим родом на чужбине — бросать слова на ветер. Скажу так: мой род в землях, где я жила, стоит достаточно высоко, чтоб от этого были сплошные хлопоты.

Пару мгновений — и Фьялбъёрн вместе со всеми увидел, как просоленная морскими ветрами физиономия Бо расплывается в настоящей улыбке.

— Ах, хорошо ответила, гостья. В самом деле, больше власти — больше хлопот. Учись, Фрайде…

Тот смиренно склонил голову, но Фьялбъёрн видел мелькнувшую на губах сына дроттена усмешку. И тут же рядом с Фрайде на освободившееся, как по волшебству, место опустилась гибкая тень, почти спрятавшись за широким плечом островитянина.

— И впрямь, у нашей гостьи стоит поучиться, — прошелестел голос чудесницы, — моряки разве что песни не слагают о ее храбрости и колдовском искусстве. Странно…

— Что же странного ты увидела в этом, Ньедрунг? — спросил Фрайде с таким вежливым удивлением, что гомон за столом снова стих — а Фьялбъёрн поставил на стол кубок, чтоб не расплескать.

— Да так… — мягко отозвалась мерикиви, не опуская капюшона из тонкой южной ткани.

— Приходилось мне слышать, что если колдунья слишком много времени проводит в мужской постели, сила и храбрость уходят от нее. Так не диво ли, что на корабле, полном мужчин, дева подобной красоты сохранила столько могущества…

Если до этого за столом было тихо, то теперь тишина стала тяжелой и душной. Фьялбъёрн видел, как сверкнули глаза Бо и напряглась будто высеченная из камня челюсть — чудесница явно позволила себе лишнего, впрямую оскорбив гостью. Под рукой вдруг стало мокро. Опустив взгляд, драуг увидел, что тонкая чеканная медь в его пальцах смялась и хмельной мед все-таки выплеснулся на скатерть. Но прежде, чем он открыл рот, еще не зная, что скажет, в густой тишине так же лениво, почти скучающе, снова раздался голос Йанты:

— Слышал, мой ярл? И только попробуй еще раз разгневаться, если полезу в драку без твоего дозволения. Сам, оказывается, виноват в моей храбрости, что зовешь дурью. Мало… стараешься…

Через мгновение грохнуло так, что потолок едва не приподнялся над резными столбами-колоннами. Хриплым басом хохотал дроттен, смеялся Фрайде, боевыми жеребцами ржали морские ярлы и воины, хлопая друг друга по плечам и повторяя шутку. Морской народ умел оценить острое словцо, а уж если тот, кто его обронил, и себя не пожалел… Можно не сомневаться, завтра последняя собака на базаре будет знать, что ворожея с «Линорма» не просто красивая игрушка ярла.