– А мама хочет птичкой стать, – добавил я.

– Во какие события на моей территории! – и участковый пошел по своим делам, раздумывая над этими событиями.

– Папе доложит, – сказал я. – И маме тоже.

– Ни за что, – уверенно отрезал Алешка. – Сам подумай. Позвонит он и спросит: «Товарищ полковник, у вас все в порядке? А то есть данные, что вас из дома выгнали. А ваша жена птичкой стала. А дети на дереве сидят, сам видел». Что ему товарищ полковник ответит?

– Папа ответит: «А у вас, товарищ лейтенант, все в порядке? С головой».

Мы похихикали и пошли домой за ружьем, учебниками и термосом.

…В общем, мы просидели в засаде целый день. Никто за это время в немецкие дома не прилетал. И не вылетал. И никаких вещей из окон не выносил.

Тем не менее мы неплохо провели время. Болтали, пили чай. Учили роль Скалозуба. Так глубоко вникли в его психологию, так полно раскрыли и широко развили его образ, что Алешка сказал:

– Дим, а он мне нравится. Прямодушный такой, честный. Настоящий полковник. Слуга царю, отец солдатам.

– Ты только Бонифацию так не скажи, когда вы будете «Горе от ума» проходить.

– Расстроится?

– Мама расстроится.

Окружающая фауна к нам за это время привыкла. Белки стали поскакивать, птички по веткам шастать. Вот только собаки нервничали, когда мимо проходили. Они чувствовали – кто-то здесь есть, а никого не видно. Скулили, крутили носами, вертелись вокруг дерева, облаивали его, а хозяева недоуменно на них «фукали». И поскорее старались отойти от этого загадочного места.

К вечеру нам эта засада порядком надоела. И Алешка схулиганил от скуки. И ради справедливости. Тут как раз проходил глупый и злобный Джой с хозяином на поводке. И облаивал всех, кто им встречался. А если какая-нибудь старушка пугалась, возмущалась и делала замечание, что, мол, такую злобную собаку нужно выводить в наморднике, то тут уж сам хозяин рычал:

– На тебя саму, старая дура, нужно намордник надеть. Чтоб не гавкала.

Мы эту парочку очень не любили. И побаивались. И не только мы. И собирались участковому пожаловаться. Но как-то забывали.

И вот они идут. Впереди Джой, гавкает на все подряд, а за ним хозяин с самодовольной ухмылкой. Потому что все встречные пугливо их обходят и долго оборачиваются. А ему это страшно нравится: он весь такой великий и ужасный.

Как только они поравнялись с дубом, Алешка хищно прищурился и потянулся за ружьем.

Я схватил его за руку и прошептал прямо в ухо:

– Ты что! Собака-то не виновата!

– Отцепись. Я не в собаку! – прошептал Алешка.

– Еще лучше! – Ружье хоть и духовое, но бьет чувствительно.

– Я в банку, Дим. Фокус будет.

И тут до меня дошло. Джой уже подходил к банке из-под пепси и злобно на нее рычал. А потом как на нее, дурной, рявкнет! Чтобы она удрала с его дороги.

А банка не испугалась: в ответ как подскочит. И как на него бросится, гремя своими боками по асфальту.

Неустрашимый Джой даже хвост не успел поджать. Взвизгнул, как щенок, и рванул в колючие кусты боярышника, которые росли вдоль дорожки. Толстый его хозяин такой прыти не ждал. И на брюхе поехал за Джоем. И так взвыл, когда врезался в кусты, что Джой еще больше испугался и рванул по газону к ограде. Волоча за собой хозяина. И вскоре они исчезли вдали.

– Вот так вот! – сказал Алешка, опуская ружье. – Долго теперь хамить не будут.

Да, я все больше и больше чувствую его превосходство. Честный такой, прямой. Настоящий полковник.

– Всех сов, наверное, распугали своими воплями, – проворчал Алешка.

– Пошли домой, – обрадовался я.