И ничего особенного ей — пятьдесят метров.
Вдруг бабушка, пристально поглядев на внучку, улыбнулась.
— Веснушек-то, веснушек у ней… Весь нос в конопаточках! Да где ты их столько набрала, Мариночка?..
Где? Не мудрено набрать, когда весна пришла. А где весна, там и веснушки!
Антон собирается уезжать, а Галя встречает Тусю
Они сидели вдвоем на балконе, Антон и Маринка. Отсюда, с шестого этажа, им хорошо был виден и слышен Ленинградский проспект. Оттуда доносилось много разных звуков: и шелест автомобильных шин по асфальту, и вдруг лязг тормоза, и неясный гул человеческих голосов, и редкие звонки трамваев.
Уже стояла жаркая весна. Май близился к концу. Всюду продавали пучки ландышей и душистые ветки сирени — белой, темно-лиловой, розоватой. Ландыши были прохладными и пахли свежестью леса. А от букетов сирени в комнатах стоял весенний сладкий аромат.
Пройдет еще несколько дней, и в школе кончится учебный год. И в спортивной школе бассейна тоже скоро будет перерыв в занятиях — до осени.
Вместе с Антоном и Маринкой на балконе сидел и старый плюшевый медведь. Он примостился у Марины на коленях, доверчиво прижав к ее плечу свою разлохмаченную и потертую, но очень умную плюшевую морду.
Антон, покосившись на медведя, спросил:
— Всё-таки играешь в игрушки?
Маринка запротестовала:
— Что ты! Почти все свои игрушки я отнесла в мой прежний детский сад. Как начала учиться в школе, так взяла и отнесла.
— А он?
Антон кивнул на медведя.
— Он? Он — да это же другое дело! Ну разве он игрушка? Он… — Маринка запнулась, подыскивая, как бы ей Антону сказать, и, не найдя подходящего слова, протянула своего мишку.
— Нет, ты послушай только. Он умеет даже разговаривать.
Она опрокинула медведя на спину и тотчас подняла его. Мишка заурчал веселым добродушным баском. Черные бусинки его глаз лукаво посмотрели на Антона: «С чего это ты взял, что я игрушечный?»
Антон оживился и, взяв у Маринки мишку, заставил его тоже несколько раз поурчать. Потом сказал:
— Хороший он у тебя.
— Вот видишь!
— Вижу, — согласился Антон. И вдруг, отдавая медведя Маринке, он как-то задумчиво проговорил: — А я, знаешь, скоро уеду из Москвы.
Маринка сказала:
— И я уеду скоро. Вот перейду во второй класс, и мы на лето поедем в деревню. С бабушкой. До осени.
— Да нет, — сказал Антон, — я-то не до осени. Я совсем уеду из Москвы. Навсегда, быть может.
— Как это — навсегда? — не поняла Маринка. — Как? Значит, на всю жизнь?
— А что ж — может статься, и на всю жизнь.
У Маринки на лице недоумение: как это возможно уехать из Москвы на всю жизнь? И не ходить по Ленинградскому проспекту? И не бывать на Красной площади? И не ездить в метро? И Маринка его не увидит больше, и он Маринку — тоже никогда? Что за непонятное такое говорит Антон?..
Она изумленно, широко открытыми глазами смотрела на него. Антон глядел через балконную решетку на зеленые верхушки деревьев. Говорил словно самому себе:
— Знаешь, папа теперь будет постоянно работать в Барнауле. Это лучше. А нам с мамой как же? Не хочется все время жить без папы да без папы… И ему без нас, наверно, не очень-то хорошо. Вот вчера вечером мы втроем все обсудили. Решили всей семьей перебраться на Алтай. И маме там очень понравилось.
Маринка молчала. Антон глянул на нее и увидел, что уголки рта у нее опускаются. Ну точь-в-точь как бывает, когда человек собирается заплакать.
— Ты что? Ты не плакать ли вздумала? — притронувшись к ее руке, спросил Антон. |