|
.. Объясните мне, ради бога... Ведь мы в петлю лезем... Немцы, захотят, через неделю будут в Петрограде... Понимаете, - я никогда не интересовался политикой... - Это как так, - не интересовался? - Рублев весь взъерошился, угловато повернулся к нему. - А чем же ты интересовался? Теперь - кто не интересуется - знаешь кто? - Он бешено взглянул в глаза Ивану Ильичу. - Нейтральный... враг народа... - Вот именно, и хочу с тобой поговорить... А ты говори по-человечески. Иван Ильич тоже взъерошился от злости. Рублев глубоко втянул воздух сквозь ноздри. - Чудак ты, товарищ Телегин... Ну, некогда же мне с тобой разговаривать, - можешь ты это понять?.. - Слушай, Рублев, я сейчас вот в каком состоянии... Ты слышал: Корнилов Дон поднимает? - Слыхали. - Либо я на Дон уйду... Либо с вами... - Это как же так: либо? - А вот так - во что поверю... Ты за революцию, я за Россию... А может, и я - за революцию. Я, знаешь, боевой офицер... Гнев погас в темных глазах Рублева, в них была только бессонная усталость. - Ладно, - сказал он, - приходи завтра в Смольный, спросишь меня... Россия... - Он покачал головой, усмехаясь. - До того остервенеешь на эту твою Россию... Кровью глаза зальет... А между прочим, за нее помрем все... Ты вот пойди сейчас на Балтийский вокзал. Там тысячи три дезертиров третью неделю валяются по полу... Промитингуй с ними, проагитируй за Советскую власть... Скажи: Петрограду хлеб нужен, нам бойцы нужны... (Глаза его снова высохли.) Скажи им: а будете на печке пузо чесать - пропадете, как сукины дети. Пропишут вам революцию по мягкому месту... Продолби им башку этим словом!.. И никто сейчас не спасет России, не спасет революции, - одна только Советская власть... Понял? Сейчас нет ничего на свете важнее нашей революции... По обмерзлой лестнице в темноте, Телегин поднялся к себе на пятый этаж. Ощупал дверь. Постучал три раза, и еще раз. К двери изнутри подошли. Помолчав, спросил тихий голос жены: - Кто? - Я, я, Даша. За дверью вздохнули. Загремела цепочка. Долго не поддавался дверной крюк. Слышно было, как Даша прошептала: "Ах, боже мой, боже мой". Наконец открыла и сейчас же в темноте ушла по коридору и где-то села. Телегин тщательно запер двери на все крючки и задвижки. Снял калоши. Пощупал, - вот черт, спичек нет. Не раздеваясь, в шапке, протянул перед собой руки, пошел туда же, куда ушла Даша. - Вот безобразие, - сказал он, - опять не горит. Даша, ты где? После молчания она ответила негромко из кабинета: - Горело, потухло. Он вошел в кабинет; это была самая теплая комната во всей квартире, но сегодня и здесь было прохладно. Вгляделся, - ничего не разобрать, даже дыхания Дашиного не было слышно. Очень хотелось есть, особенно хотелось чаю. Но он чувствовал: Даша ничего не приготовила. Отогнув воротник пальто, Иван Ильич сел в кресло у дивана, лицом к окошку. |
