Я покачала головой, пытаясь сбросить тревожное ощущение. Это была не водная могила… Нет, она ощущалась как огненная могила, и жар вокруг меня нарастал, горячо опаляя мою кожу.

Мои глаза распахнулись, и ощущение вновь постепенно исчезло. Пот усеял всю мою кожу, сердце бешено колотилось.

— Ты в порядке? — спросил Оссиан.

Я уставилась на него. Я ещё не рассказала Оссиану о ситуации с наречёнными узами, и сама не приняла это до конца. Иметь наречённого — это уязвимость. Это слабость, из-за которой сложно мыслить логически.

Когда я видела переломанные крылья Салема, я испытывала ощущение неправильности, и мне хотелось сделать что угодно, чтобы исцелить их. А теперь, когда я закрывала глаза, у меня возникало такое чувство, будто кто-то держит свечи возле самой моей кожи. Я знала, что Салему больно. И я сделаю что угодно, чтобы ему стало лучше.

Но почему огонь, если он находился на дне океана? Почему огонь, если он мог вынести пламя?

Глава 2

Аэнор

Если дышать медленно, мне удавалось снова взять себя в руки. Пытаясь обрести почву под ногами, я окинула взглядом уютную обстановку дома Оссиана — стены из тёмного дерева на его заваленной вещами кухне, прямоугольное пространство, где в каждом уголке и на каждой поверхности лежали книги и безделушки. Тёплый солнечный свет успокаивал меня, струясь поверх ряда кухонных горшков, висевших под потолком.

— Я в порядке, — сказала я. — Просто оставить Салема на дне океана мне намного сложнее, чем Шахар. В то время я думала, что она это заслужила.

Оссиан подпёр подбородок ладонью.

— Позволь спросить ещё раз. Почему он запер себя в клетке? Когда я видел вас двоих в последний раз, ты, похоже, хотела убить Салема, а его обычно как нельзя лучше описывает слово «эгоизм». Так что случилось?

— Мы просто получше узнали друг друга.

— Ясно. Вы перепихнулись? — он прижал один палец к своим губам.

Мои щёки горели.

— Это имеет отношение к делу?

— В этом всё равно нет смысла. Он не может любить. Для него это невозможно. Это, типа, самое первое, что он о себе говорит. «Привет, я Салем, я сжигаю людей и не могу любить», — Оссиан испустил протяжный вздох. — Ты удивишься, как много женщин ведётся на такое дерьмо. Однако никак не могу заставить себя попробовать подобное.

— Он не может любить, — повторила я. Я чувствовала себя так, будто костлявые пальцы сжали моё сердце, и вновь возникло то чувство неправильности. Как и со сломанным крылом, и с ощущением, что Салем пойман в ловушку под морем, и его кожа горит.

— Это его фишка, да, — взгляд Оссиана опять вернулся к книге.

Может, это не имело никакого отношения к любви, но сейчас мною руководил инстинкт, и он гнал меня обратно к Салему. Пока я сидела за столом Оссиана, каждый атом в моём теле кричал, что мне надо спасти моего наречённого.

— Если он говорил тебе, что не может любить, я уверена, что это действительно так, — сказала я. — И я не знаю, почему он решил запереть себя вместо того чтобы позволить всему сгореть. У него, знаешь ли, есть кошка, к которой он питает нежные чувства, — я слышала в своём тоне оправдывающиеся нотки, словно я пыталась убедить себя, что он может испытывать нормальные эмоции. — В любом случае, это никак не связано со спасением меня. Посмотрим правде в лицо: я потопила его сестру, и с тех пор он стремился отомстить.

Оссиан побарабанил пальцами по столу, пристально глядя на меня.