— Он никогда не любил Вивиану так, как любит эту Джилсепони, — заметила Констанция. — Все эти годы он ухаживает за нею, терпеливо дожидаясь ее благосклонности. За это время он ни разу не был близок ни со мной, ни вообще с кем-либо. Все приберегается для Джилсепони. Только для нее одной!

Теперь, когда Калас повернулся к ней, на лице герцога было совсем не то выражение, что ожидала увидеть Констанция.

— Такой и должна быть любовь, — задумчиво произнес он. — Может, мы с тобой оба ошибаемся, осуждая выбор нашего друга.

— Никак герцога Каласа посетило прозрение? — язвительно осведомилась придворная дама, и вновь ее собеседник лишь пожал плечами.

— Если Дануб любит Джилсепони столь же горячо, как любишь его ты, что ему остается делать? — вместо ответа спросил он.

— Но я родила ему двоих сыновей! — воскликнула Констанция.

Калас цинично расхохотался. В Урсале любой оборванец знал, что король Дануб является отцом по меньшей мере еще двоих отпрысков. В нынешние просвещенные и либеральные времена никто в королевстве не видел в этом ничего особенно исключительного.

— Так король не обращает на тебя внимания? — спросил герцог. — Ты места себе не находишь, когда представляешь Джилсепони в объятиях Дануба? Или твоя печаль имеет более глубокие основания? Опасаешься, что с воцарением Джилсепони Виндон в Урсале тебя ждут более значительные потери? Она еще молода и может родить королю не одного сына. Так что же на самом деле тебя терзает: сердечные муки или угроза будущему Мервика?

Губы Констанции Пемблбери сжались в тонкую линию. «И то и другое!» — кричало у нее внутри. Но нет, она не доставит такого удовольствия герцогу Каласу и не произнесет этих слов вслух.

Увидев, как ее собеседник покачал головой, и услышав язвительный смешок, которым герцог наградил ее, прежде чем уйти, придворная дама поняла, что могла не сдерживать себя: Каласу все было ясно и без слов.

Герцог Брезерфорд, невысокий, с волосами цвета «соли с перцем» и лицом, которое за многие годы, проведенные на море, сделалось красным и задубевшим, стоял на палубе «Речного Дворца». Он смотрел на спину короля Дануба, своего доброго друга и господина, не в силах скрыть улыбку. По всему было видно, что король, вцепившийся руками в перила, не только мыслями, но и буквально всем телом рвался вперед.

Он являл собой единый порыв. Именно так казалось Брезерфорду.

Состояние Дануба вызывало у командующего королевским флотом искреннее понимание, хотя он, как и многие другие придворные аристократы, отнюдь не радовался тому, что их королевой может стать простолюдинка. Но в этой позе Дануба было что-то невыразимо комичное, как бы герцогу ни претило даже в мыслях потешаться над своим монархом.

Брезерфорд глубоко вздохнул и усилием воли подавил усмешку. Затем он подошел к перилам палубы и встал рядом с королем. Вдали, на северо-западе, ясно виднелся длинный причал палмарисской гавани.

— В этом году она никуда не уедет? — спросил герцог.

— Я заблаговременно отправил в Палмарис двоих посланцев, — ответил Дануб. — Первый должен был уведомить Джилсепони, что летом я прибуду в город и мне желательно видеть ее в своем обществе. Через неделю я отправил второго, который должен был подтвердить, что она действительно останется в Палмарисе.

— Подтвердить? — осмелился спросить Брезерфорд. — Или повелеть ей остаться?

Дануб резко повернулся к нему, но раздражение его мгновенно растаяло, когда он увидел кроткую улыбку своего низкорослого кривоногого друга.

— Я не рискнул бы приказывать баронессе, ибо чего в таком случае я бы добился? Наверное, только возможности видеть ее, хотя одно это всегда было для меня наслаждением.