Не чувствуешь любви к людям - сиди смирно, - думал Нехлюдов, обращаясь к себе, - занимайся собой, вещами, чем хочешь, но только
не людьми. Как есть можно без вреда и с пользой только тогда, когда хочется есть, так и с людьми можно обращаться с пользой и без вреда только
тогда, когда любишь. Только позволь себе обращаться с людьми без любви, как ты вчера обращался с зятем, и нет пределов жестокости и зверства по
отношению других людей, как это я видел сегодня, и нет пределов страдания для себя, как я узнал это из всей своей жизни. Да, да, это так, -
думал Нехлюдов. - Это хорошо, хорошо!" - повторял он себе, испытывая двойное наслаждение - прохлады после мучительной жары и сознания
достигнутой высшей ступени ясности в давно уже занимающем его вопросе.
XLI
Вагон, в котором было место Нехлюдова, был до половины полон народом.
Были тут прислуга, мастеровые, фабричные, мясники, евреи, приказчики, женщины, жены рабочих, был солдат, были две барыни: одна молодая,
другая пожилая с браслетами на оголенной руке и строгого вида господин с кокардой на черной фуражке. Все эти люди, уже успокоенные после
размещения, сидели смирно, кто щелкая семечки, кто куря папиросы, кто ведя оживленные разговоры с соседями.
Тарас с счастливым видом сидел направо от прохода, оберегая место для Нехлюдова, и оживленно разговаривал с сидевшим против него
мускулистым человеком в расстегнутой суконной поддевке, как потом узнал Нехлюдов, садовником, ехавшим на место. Не доходя до Тараса, Нехлюдов
остановился в проходе подле почтенного вида старика с белой бородой, в нанковой поддевке, разговаривавшего с молодой женщиной в деревенской
одежде. Рядом с женщиной сидела, далеко не доставая ногами до пола, семилетняя девочка в новом сарафанчике с косичкой почти белых волос и не
переставая щелкала семечки.
Оглянувшись на Нехлюдова, старик подобрал с глянцевитой лавки, на которой он сидел один, полу своей поддевки и ласково сказал:
- Пожалуйте садиться.
Нехлюдов поблагодарил и сел на указанное место. Как только Нехлюдов уселся, женщина продолжала прерванный рассказ. Она рассказывала про то,
как ее в городе принял муж, от которого она теперь возвращалась.
- Об масленицу была, да вот, бог привел, теперь побывала, - говорила она. - Теперь, что бог даст, на рожество.
- Хорошее дело, - сказал старик, оглядываясь на Нехлюдова, - проведывать надо, а то человек молодой избалуется, в городе живучи.
- Нет, дедушка, мой - не такой человек. Не то что глупостей каких, он как красная девушка. Денежки все до копеечки домой посылает. А уж
девчонке рад, рад был, что и сказать нельзя, - сказала женщина, улыбаясь.
Плевавшая семечки и слушавшая мать девочка, как бы подтверждая слова матери, взглянула спокойными, умными глазами в лицо старика и
Нехлюдова.
- А умный, так и того лучше, - сказал старик. - А вот этим не взимается? - прибавил он, указывая глазами на парочку - мужа с женой,
очевидно фабричных, сидевших на другой стороне прохода.
Фабричный - муж, приставив ко рту бутылку с водкой, закинув голову, тянул из нее, а жена, держа в руке мешок, из которого вынута была
бутылка, пристально смотрела на мужа.
- Нет, мой и не пьет и не курит, - сказала женщина, собеседница старика, пользуясь случаем еще раз похвалить своего мужа. - Таких людей,
дедушка, мало земля родит. Вот он какой, - сказала она, обращаясь и к Нехлюдову. |