Он молча
посмотрел на нее, как будто что-то взвешивая.
- Мне все равно, несите, коли хотите. Вам хорошо жалеть их, а убежит, кто отвечать будет?
- Как же он с девочкой убежит? - сказала Марья Павловна.
- Мне некогда с вами разговаривать. Берите, коли хотите.
- Прикажете отдать? - спросил конвойный.
- Отдай.
- Иди ко мне, - говорила Марья Павловна, стараясь приманить к себе девочку.
Но тянувшаяся к отцу с рук конвойного девочка продолжала визжать и не хотела идти к Марье Павловне.
- Постойте, Марья Павловна, она ко мне пойдет, - сказала Маслова, доставая бублик из мешка.
Девчонка знала Маслову и, увидав ее лицо и бублик, пошла к ней.
Все затихло. Ворота отворили, партия выступила наружу, построилась; конвойные опять пересчитали; уложили, увязали мешки, усадили слабых.
Маслова с девочкой на руках стала к женщинам рядом с Федосьей. Симонсон, все время следивший за тем, что происходило, большим решительным шагом
подошел к офицеру, окончившему все распоряжения и садившемуся уже в свой тарантас.
- Вы дурно поступили, господин офицер, - сказал Симонсон.
- Убирайтесь на свое место, не ваше дело.
- Мое дело сказать вам, и я сказал, что вы дурно поступили, - сказал Симонсон, глядя пристально в лицо офицера из-под своих густых бровей.
- Готово? Партия, марш, - крикнул офицер, не обращая внимания на Симонсона, и, взявшись за плечо солдата-кучера, влез в тарантас.
Партия тронулась и, растянувшись, вышла на грязную, окопанную с двух сторон канавами разъезженную дорогу, шедшую среди сплошного леса.
III
После развратной, роскошной и изнеженной жизни последних шести лет в городе и двух месяцев в остроге с уголовными жизнь теперь с
политическими, несмотря на всю тяжесть условий, в которых они находились, казалась Катюше очень хорошей. Переходы от двадцати до тридцати верст
пешком при хорошей пище, дневном отдыхе после двух дней ходьбы физически укрепили ее; общение же с новыми товарищами открыло ей такие интересы в
жизни, о которых она не имела никакого понятия. Таких чудесных людей, как она говорила, как те, с которыми она шла теперь, она не только не
знала, но и не могла себе и представить.
- Вот плакала, что меня присудили, - говорила она. - Да я век должна бога благодарить. То узнала, чего во всю жизнь не узнала бы.
Она очень легко и без усилия поняла мотивы, руководившие этими людьми, и, как человек из народа, вполне сочувствовала им. Она поняла, что
люди эти шли за народ против господ; и то, что люди эти сами были господа и жертвовали своими преимуществами, свободой и жизнью за народ,
заставляло ее особенно ценить этих людей и восхищаться ими.
Она восхищалась всеми своими новыми сотоварищами; но больше всех она восхищалась Марьей Павловной, и не только восхищалась ей, но полюбила
ее особенной, почтительной и восторженной любовью. Ее поражало то, что эта красивая девушка из богатого генеральского дома, говорившая на трех
языках, держала себя как самая простая работница, отдавала с себя другим все, что присылал ей ее богатый брат, и одевалась и обувалась не только
просто, но бедно, не обращая никакого внимания на свою наружность. Эта черта - совершенное отсутствие кокетства - особенно удивляла и потому
прельщала Маслову. Маслова видела, что Марья Павловна знала и даже что ей приятно было знать, что она красива, но что она не только не
радовалась тому впечатлению, которое производила на мужчин ее наружность, но боялась этого и испытывала прямое отвращение и страх к влюблению. |