Изменить размер шрифта - +
Теперь оказывалось, что он на это не имел права. И потому всякое воспоминание об этом было неприятно.

Он с тяжелым чувством посмотрел на все эти роскошные приспособления мастерской и в невеселом расположении духа вошел в кабинет. Кабинет был

очень большая, высокая комната, со всякого рода украшениями, приспособлениями и удобствами.
     Тотчас же найдя в ящике огромного стола, под отделом срочные, повестку, в которой значилось, что в суде надо было быть в одиннадцать,

Нехлюдов сел писать княжне записку о том, что он благодарит за приглашение и постарается приехать к обеду. Но, написав одну записку, он разорвал

ее: было слишком интимно; написал другую - было холодно, почти оскорбительно. Он опять разорвал и пожал в стене пуговку. В двери вошел в сером

коленкоровом фартуке пожилой, мрачного вида, бритый, с бакенбардами лакей.
     - Пожалуйста, пошлите за извозчиком.
     - Слушаю-с.
     - Да скажите - тут дожидаются от Корчагиных, - что благодарю, постараюсь быть.
     - Слушаю.
     "Неучтиво, но не могу писать. Все равно увижусь с ней нынче", - подумал Нехлюдов и пошел одеваться.
     Когда он, одевшись, вышел на крыльцо, знакомый извозчик на резиновых шинах уже ожидал его.
     - А вчера, вы только уехали от князя Корчагина, - сказал извозчик, полуоборачивая свою крепкую загорелую шею в белом вороте рубахи, - и я

приехал, а швейцар говорит: "Только вышли".
     "И извозчики знают о моих отношениях к Корчагиным", - подумал Нехлюдов, и нерешенный вопрос, занимавший его постоянно в последнее время:

следует или не следует жениться на Корчагиной, стал перед ним, и он, как в большинстве вопросов, представлявшихся ему в это время, никак, ни в

ту, ни в другую сторону, не мог решить его.
     В пользу женитьбы вообще было, во-первых, то, что женитьба, кроме приятностей домашнего очага, устраняя не правильность половой жизни,

давала возможность нравственной жизни; во-вторых, и главное, то, что Нехлюдов надеялся, что семья, дети дадут смысл его теперь бессодержательной

жизни.
     Это было за женитьбу вообще. Против же женитьбы вообще было, во-первых, общий всем немолодым холостякам страх за лишение свободы и, во-

вторых, бессознательный страх перед таинственным существом женщины.
     В пользу же, в частности, женитьбы именно на Мисси (Корчагину звали Мария, и, как во всех семьях известного круга, ей дали прозвище) было,

во-первых, то, что она была породиста и во всем, от одежды до манеры говорить, ходить, смеяться, выделялась от простых людей не чем-нибудь

исключительным, а "порядочностью", - он не знал другого выражения этого свойства и ценил это свойство очень высоко; во-вторых, еще то, что она

выше всех других людей ценила его, стало быть, по его понятиям, понимала его. И это понимание его, то есть признание его высоких достоинств,

свидетельствовало для Нехлюдова об ее уме и верности суждения. Против же женитьбы на Мисси, в частности, было, во-первых, то, что очень вероятно

можно бы было найти девушку, имеющую еще гораздо больше достоинств, чем Мисси, и потому более достойную его, и, во-вторых, то, что ей было

двадцать семь лет, и потому, наверное, у нее были уже прежние любови, - и эта мысль была мучительной для Нехлюдова. Гордость его не мирилась с

тем, чтобы она даже в прошедшем могла любить не его. Разумеется, она не могла знать, что она встретит его, но одна мысль о том, что она могла

любить кого-нибудь прежде, оскорбляла его.
Быстрый переход