Войдя в угловую башню, поднялись по лестнице и миновали несколько мрачных покоев, должно быть, некогда великолепных, теперь необитаемых. Обои из кордуанской златотисненой кожи содраны были со стен; герцогское седалище под шелковым навесом заткано паутиною. Сквозь окна с разбитыми стеклами ветер осенних ночей занес из парка желтые листья.

— Злодеи, грабители! — ворчал себе под нос карлик, указывая спутнику на следы запустения. — Верите ли, глаза бы не смотрели на то, что здесь творится! Убежал бы на край света, если бы не герцог, за которым и ухаживать-то некому, кроме меня, старого урода… Сюда, сюда пожалуйте.

Притворив дверь, он впустил Леонардо в пропитанную запахом лекарств душную темную комнату.

VI

Кровопускание, согласно с правилами врачебного искусства, делали при свечах и закрытых ставнях. Помощник цирюльника держал медный таз, в который стекала кровь. Сам брадобрей, скромный старичок, засучив рукава, производил надрез вены. Врач, «мастер физики», с глубокомысленным лицом, в очках, в докторском наплечнике из темно-лилового бархата на беличьем меху, не принимая участия в работе цирульника, — прикосновение к хирургическим орудиям считалось унизительным для достоинства врача, — только наблюдал.

— Перед ночью снова извольте пустить кровь, — сказал он повелительно, когда рука была перевязана и больного уложили на подушки.

— Domine magister, — произнес брадобрей учтиво и робко, — не лучше ли подождать? Как бы чрезмерная потеря крови…

Врач посмотрел на него с презрительной усмешкой:

— Постыдитесь, любезнейший! Пора бы вам знать, что из двадцати четырех фунтов крови, находящихся в человеческом теле, можно выпустить двадцать, без всякой опасности для жизни и здоровья. Чем больше берете испортившейся воды из колодца, тем больше остается свежей. Я пускал кровь грудным младенцам, не жалея, и, благодаря Богу, всегда помогало.

Леонардо, слушавший этот разговор внимательно, хотел возразить, но подумал, что спорить с врачами столь же бесполезно, как с алхимиками.

Доктор и цирульник удалились. Карлик поправил подушки и окутал ноги больного одеялом.

Леонардо оглянул комнату. Над постелью висела клетка с маленьким зеленым попугаем. На круглом столике валялись карты, игральные кости, стоял стеклянный сосуд, наполненный водой, с золотыми рыбками. В ногах у герцога спала, свернувшись, белая собачка. Все это были последние забавы, которые верный слуга придумывал для развлечения своего господина.

— Отправил письмо? — проговорил герцог, не открывая глаз.

— Ах, ваша светлость, — заторопился карлик, — мы-то ждем, думаем, вы спите. Ведь мессер Леонардо здесь…

— Здесь?

Больной с радостной улыбкой сделал усилие, чтобы приподняться.

— Учитель, наконец-то! Я боялся, что ты не приедешь…

Он взял художника за руку, и прекрасное, совсем молодое лицо Джан-Галеаццо, — ему было двадцать четыре года, — оживилось бледным румянцем.

Карлик вышел из комнаты, чтобы сторожить у двери.

— Друг мой, — продолжал больной, — ты, конечно, слышал?..

— О чем, ваша светлость?

— Не знаешь? Ну если так, то и вспоминать не надо. А впрочем, все равно, скажу: вместе посмеемся. Они говорят…

Он остановился, посмотрел ему прямо в глаза и докончил с тихой усмешкой:

— Они говорят, что ты — мой убийца.

Леонардо подумал, что больной бредит.

— Да, да, не правда ли, какое безумие? Ты мой убийца!.. — повторил герцог.