Уилфрид поспешил умерить ярость и недоверие к своим словам, которые он увидел в лице воина. Он сказал:

– Я сам видел, как Элфрик вонзил кинжал в свое сердце!

– Нет!

Адаму показалось, что это он сам заколот ударом кинжала. Но шок пошел ему на пользу – он стряхнул с него ощущение вины. Было очевидно, что в словах епископа не было ни слова правды. Это предположение подтверждалось улыбкой, которую он заметил на сочных, как ягода, но показавшихся ему ядовитыми губах женщины.

– Покажите мне могилу.

В ответ епископ скорбно покачал головой с поредевшей седой шевелюрой.

– Не могу, ибо я не знаю, где она.

– Разве не на церковном дворе он похоронен? Сдерживая ярость, Адам сжал кулаки, но желая получить ответ, старался не дать им воли. Исполненный сознания собственной праведности, епископ нашел в себе силы прямо взглянуть в золотистые глаза Адама.

– Человек, виновный в грезе самоубийства, не может покоиться на освященной земле.

– Тогда пусть люди, похоронившие его, укажут мне выбранное ими место.

– Мы не можем этого сделать. Категорический отказ епископа сопровождался мрачным, полным жестокого удовлетворения смехом женщины.

Адам замер, словно превратившись в кусок гранита, но ярость ясно читалась в его крепко сжатых губах и в опасном блеске золотистых глаз. Епископ поспешил объяснить:

– В тот вечер у нас останавливались два монаха-паломника, шедшие поклониться могиле святого Юниса. Они и согласились выполнить печальный обряд в обмен на наше гостеприимство. Уже неделя, как они ушли от нас. – Уилфрид понимал, что речь его похожа на детский лепет, но несмотря на испытываемое им отвращение к собственной слабости, не мог остановиться. – Я знаю только, в каком направлении они пошли и могу предполагать, что они не унесли его дальше леса, что у южной границы монастырских земель. Точного места я не знаю.

– Во искупление столь явного пренебрежения к брату, верните мне четки, которые он всегда носил с собою и которые были ему даны нашим отцом, чье имя он носил.

Скрестив на груди руки, Адам молча ждал, всей своей неподвижной фигурой показывая, что не примет отказа. Без четок он не уйдет. Они были благословлены Папой, ими очень дорожил отец Адама, ушедший в монастырь в расцвете сил, после того как подарил миру двух сыновей. В награду за благочестие и хорошую работу Элфрик-старший был назначен монастырским историком. Эта почетная должность обязывала его описывать в хрониках события каждого года, и он с честью справлялся с этим делом вплоть до самой своей смерти, последовавшей пять лет назад. Будучи старшим сыном в семье, Адам с гордостью нес на своих плечах нелегкую ношу управления графством Оукли, в то время как Элфрик пошел по стопам отца и посвятил свою жизнь церкви. Оставшись теперь последним в роду, Адам просто обязан был вернуть семье талисман, столь высоко ценимый отцом и братом.

Епископ, сощурившись, довольно долго размышлял, что ответить. Этот могучий воин никак не мог проверить, в самом ли деле Элфрик похоронен со своей драгоценной реликвией на шее. Адам упорно смотрел на епископа янтарными глазами, и тот счел за лучшее успокоить воина, насколько это было возможно.

Епископ направился к небольшому ларцу, стоявшему на другом, гораздо большем, и, судя по всему, содержавшем нечто важное. Он достал из ларца тяжелую нить, состоящую из жемчужин, оправленных в золото, и усыпанного рубинами распятия.

Адам мрачно улыбнулся, когда упавшая в его руку тяжелая нить превратилась в маленький золотой холмик.