Мертвых набралось с десяток, а раненых всего пятеро. У Данута был кое — какой опыт — не один раз ходил на промысел, видел, как это бывает, если охотник попал под удар хвоста кашалота, или попался под тушу моржа. Здесь было что — то похожее — словно взбесившийся кит разломал лодку, а потом долго лупил хвостом по барахтающимся в море беспомощным людям. Достаточно было глянуть на несчастных, чтобы понять — с такими увечьями они проживут недолго. Ну, разве что тот парнишка, попавший под удар дубины, прямо на глазах Данута, имел хоть какой — то шанс. И то, судя по всему, руку придется отрезать у самого плеча. От стонов несчастного у Данута пошли мурашки по коже. И что теперь делать? Слышал, что гномы и дворфы мастера по части всяких лечебных зелий, только нет таких лекарств, чтобы собрать раздробленные косточки и сложить их в нужном порядке.

Кажется, это понимали и сами гномы. Оставив в покое тех, кто был без сознания, старший из малоросликов сделал какое — то странное движение ладонью — похоже, осенил себя кругом, вытащил из кармана блестящую фляжку и поднес ее к губам изувеченного.

Данут отвернулся, чтобы не видеть. Умом он понимал, что старший гном прав и, лучше, умирающему уйти в мир иной без лишних мук, побыстрее. Но это умом. Сердцем же не понимал и не принимал. Помнил, как однажды привезли с моря старого Никитора, неудачно попавшего между острых льдин (напарник, вместо того, чтобы сразу кинуть старику веревку, растерялся). Может, следовало добить старика, чтобы не мучился, но ни у кого из поморов не нашлось храбрости, чтобы это сделать. Мужики посматривали на отца, но Милуд молча покачал головой. Отец как — то обмолвился, что однажды, будучи в дальней разведке на землях орков, они добивали своих раненых. Но то была война, где раненые могли бы задержать разведчиков. Оставлять их оркам было нельзя.

Никитор умирал долго и страшно, проклиная тех, кто был виноват в его увечьях, и тех, кто не отважился его добить и тех, кто просто был жив и здоров. Будь Данут суеверным, решил бы, что гибель поселка — это кара за муки старого рыбака.

«Может быть, гномы тоже в разведке?» — мелькнула у парня мысль. Но мелькнув, так же исчезла. Он прошелся вокруг поляны, удивляясь — это надо же так бездарно разбить свой лагерь! Палатки расставлены там и сем, без всякой системы. Если будет срочный подъем, станут мешать друг другу. Еще парня смущал запах, идущий с подветренной стороны. Пахло экскрементами, сырым теплом нечеловеческого тела. Так не пахнет ни из волчьей норы, ни из медвежьей берлоги. Лесная живность, скотина чистоплотная, в собственных норах никогда не гадит. Не иначе, гномы разбили лагерь у логова тролля. Если малорослики шли в разведку, таких разведчиков следует топить…

Чтобы не мешать малоросликам, Данут занялся делом — отыскал подходящую рябинку, срубил и принялся вытесывать из нее новое древко для копья. Не то, конечно же, но об оружии нужно позаботиться в первую очередь.

— Кхе, кхе, — услышал юноша за спиной нарочито громкий кашель.

Обернувшись, Данут увидел старшего гнома.

— Я еще раз хотел бы выразить вам свою благодарность, — чопорно заявил гном.

— Не за что, — хмыкнул Данут, занимавшийся важным делом — насаживанием наконечника на древко. Подумав, хмыкнул еще раз: — Мне все равно пришлось бы пройти через этого тролля.

— Это йотун, — сухо поправил его гном. — Если бы вы посмотрели внимательнее, то обратили бы внимание на его рога.

— Рога? — удивился Данут. На рога он не обратил внимание.

— Небольшие наросты выше ушей, — пояснил гном. — Примерно, на полдюйма.

— А — а, — протянул Данут.