Машина остановилась у невысокого дома на московской окраине. В подъезде она поискала его имя на почтовых ящиках, но в России на ящиках имен не пишут. Она неслышно поднялась по лестнице и позвонила в дверь. Открыла женщина, спросила, что ей надо. Ага, значит, действительно дело в женщине. Мгновение спустя она сообразила, что женщина старовата для жены. Значит, не жена. Соня назвала имя своего мужа, и старуха пригласила ее войти. Он был здесь! Он был рядом! Он сидел на стуле, на кухне. Соня замерла. Вот он, мужчина ее жизни, которого она столько лет оплакивала.
Прошла целая минута, в течение которой она на него смотрела. Он не шевелился. Соня сделала несколько шагов вперед и поняла, что он ничего не видит. Он предпочел сгинуть в России, нежели вернуться во Францию слепым. Она подошла вплотную и приникла головой к его плечу. Пройдет несколько месяцев, и ей удастся добиться от советских властей разрешения забрать его во Францию. Однажды вечером он скажет ей: «Я храню в памяти твое лицо».
Мы снова сели в машину. Бабушка казалась уставшей, и я предложил заехать в брассерию поесть морепродуктов. Надо было переключиться, доставить себе какое-нибудь удовольствие. Бабушка ответила не сразу, некоторое время она колебалась. Наконец сказала:
— Я бы хотела поехать домой.
Домой? Что ты имеешь в виду?
— Ну, домой, в мою квартиру. Мне хочется там побывать.
Я не знал, что ответить. Никто не говорил бабушке правду. Никто — это значит ни мой отец, ни его братья. Они обещали не продавать квартиру, но обещания не сдержали. Более того, они ничего бабушке не сказали. Все случилось очень быстро — так уж вышло. Когда бабушка уехала, ее сосед сверху позвонил моему отцу и предложил немедленно купить квартиру. Учитывая вялость рынка недвижимости, от такого предложения нельзя было отказываться. И три брата, несмотря на принятое решение, рассудили, что рано или поздно все равно придется это сделать, так почему же не теперь? Сосед был настойчив, и они сдались. Сосед был категоричен, он заявил, что ждать не намерен и либо теперь, либо никогда. Позже я узнал, что за несколько дней до бабушкиного отъезда он встретил ее на лестнице. «Вы уезжаете?» — полюбопытствовал он. «На какое-то время», — ответила бабушка. Сосед понял, что действовать надо быстро. Ему не терпелось увеличить жилплощадь: некуда было девать коллекцию игрушечных паровозиков.
За несколько лет до того бабушка перевела квартиру на старшего сына — чтобы ему потом не платить налог на наследство, кажется. Так что заключить сделку оказалось проще простого. Бабушку решили не волновать и не ставить ее в известность. Она как раз начинала мало-помалу привыкать к дому престарелых. Решили, что скажут потом. Деньги от квартиры никто себе не взял, старший сын положил их на бабушкин счет, с тем чтобы она потом сама придумала, что с ними делать. Этот секрет так бы и остался секретом, но все сложилось иначе: бабушка так настаивала в тот день, что в результате узнала правду. Узнала, что у нее больше нет дома. Что ее дом отныне — дом престарелых.
Я попробовал было отговориться тем, что, мол, нет времени, но бабушка заметила:
— На брассерию время есть, а поехать ко мне — нет?
Мне ужасно не хотелось врать. Не хотелось брать на себя эту роль. И я все ей рассказал. Долгое время бабушка молчала, потом сказала:
— Пожалуйста, отвези меня обратно.
По дороге я попытался, хотя и не слишком убедительно, встать на защиту ее сыновей. Но в глубине души я думал, как она. Я считал, что они не правы, что нельзя было продавать квартиру без бабушкиного согласия.
Когда мы приехали, бабушка поблагодарила меня и поцеловала в лоб. Я предложил проводить ее до комнаты, но она сказала нет. Она сказала нет. Она сказала нет.
Это открытие причинило ей огромную боль. |