Глава  "Рудольф Штейнер, как деятель", есть необходимая отметка личного темпа; и действия этого темпа на окружающих: не более.

И все — таки существуют неизжитые традиции даже в самом свободном письме, своего рода поговорки, припевы: у Штейнера был такой припев к лекциям: вставочные слова: "им грунде геномен" ("в корне взять"). Только таким припевом, формулой перехода к воспоминаниям о личности, являются и эти слова, и случайный перечень отметок в культуре этой деятельности.

Только как вводительная риторика к теме воспоминаний, а не сама по себе, она и фигурирует здесь, чтобы читатели не думали, что особенность деятельности — "ТЕМП", а не его содержание; я заметил: как чего — нибудь не договоришь, так вырастает досадное недоразумение; не скажешь, например, "ДНЕМ СВЕТЛО", и подашь повод критику объявить: "У НЕГО СМЕШАНЫ ДНИ И НОЧИ", а скажешь "ДНЕМ СВЕТЛО", — новое обвинение: "На полюсе не бывает темно".

Знаю, друзья критики (есть такие и среди антропософов), — сам знаю: оттого — то и пложу поговорки, пятясь, как рак, — не в тему, а от темы; написал на тему "Штейнер и Гете", — не прочли и обвинили: "ЭТО НЕ АНТРОПОСОФИЯ". (Спасибо, доктору, — отразил это "НЕ АНТРОПОСОФИЯ", отметив в одной лекции, что у меня "ХОДЫ МЫСЛЕЙ" и что они "НУЖНЫ"); не сделай здесь отметок о деятельности, — скажут: "АНДРЕЙ БЕЛЫЙ СУБЪЕКТИВИРУЕТ"; "ИРОНИЧЕСКОЕ" замечание о себе, что "ИНТУИЦИИ" мои не нашли точку применения, без оговорки, что я их не ценю, что они — "ИНТУИЦИИ В КАВЫЧКАХ", что могут быть и субъективные имагинации об интуициях и т. д., — вызвало ж замечание: "ОН ПРОТИВОПОСТАВЛЯЕТ СЕБЯ ШТЕЙНЕРУ, КАК ИМЕЮЩИЙ ИНТУИЦИИ".

"ГЛУПОСТЬ" и "ЗЛОСТЬ", сопровождая мои слова, вызывают оговорки почти в каждой фразе!

Среди бесконечных следов деятельности доктора Рудольфа Штейнера особенно говорящие мне лично (оговариваюсь — "ЛИЧНО", т. е., не навязываю другим) отмечу иные, как оказавшие на меня большое влияние.

В первую главу: удивительная, никем еще до конца не понятая оригинальная теория познания. Данная в сжатых до скупости тезисах и в огромном разбросе ретушей в ряде книг, статей, примечаний к Гете и курсов, — она — материал для огромного сочинения, или ряда сочинений, Штейнером не написанных — за недостатком времени и за недостатком интересов со стороны самих антропософов; так он мне однажды сказал сам. И она до сих пор не восстановлена никем из его учеников. Значимость ее гигантская, не видная даже антропософам; ее корни — во всем: в интимнейших "Циклах", в плане постройки "ГЕТЕАНУМА", сквозь все разбросы деятельности вижу я верность основным сформулированным гносеологическим положениям; Штейнер 1894 года и Штейнер 1925 года, как гносеолог, — верны себе, тезисы изменились лишь в том, что в модуляциях углубились; в свете их весь "ЭЗОТЕРИЧЕСКИЙ" материал вовсе не тот, каким он оказывается без овладения хотя бы основными нотами гносеологии этой. Рисуя изощренности своей "Ангелологии", Штейнер верен "ИСТИНЕ И НАУКЕ", и когда это забывают, и отдаются мистике "НЮХАЙ" ангельских линий, он возвращает трезво к "ИСТИНЕ И НАУКЕ", хотя бы в учении о Михаиле, в связи с интеллектом и самосознающей душой.

У Канта, например, теория знания не высечена из цельного камня: сопоставьте "Критику чистого разума" с "Третьей" критикой, и вы увидите, что КРИТИКИ высекались из разного гносеологического материала; у Штейнера они высечены из одного. В "Истине и Науке", в гетеанских экскурсах, в теории медитаций, в ангелологии и в "Пятом Евангелии" (курс); "Пятое Евангелие" и "Истина и Наука" — прямая линия соединяет их.