Не меньшая разница была в характере. Отец был спокойный, малоподвижный, молчаливый человек — типичный флегматик. Мать, напротив, являла тип чистого холерика — была жива, непоседлива, вспыльчива, разговорчива. Мать любила петь и пела в молодости недурно. Любила танцевать, веселиться, принимать гостей и ходить в гости. В матери было что-то особенное, свое, какой-то «шарм», который привлекал к ней людей, и она всегда была в центре внимания, всегда бывала «заводилой», «душой общества», В доме она была настоящей хозяйкой и распоряжалась всем по своему усмотрению. Я не могу сказать, чтобы отец был «под башмаком» у матери (ибо в вопросах, которые отец считал серьезными, он всегда поступал по-своему), однако в делах семейных он молчаливо признавал гегемонию матери и почти никогда в них не вмешивался. И мать широко пользовалась этой привилегией. С годами авторитарная черточка в характере матери усиливалась и порой переходила, в особенности в отношении детей, в своего рода «родительский деспотизм». На этой почве одно время (когда мне было 14-16 лет) происходили довольно частые стычки между мной и матерью. Однако, когда мать убедилась, что ей не переломить моего упрямства, она отступила, и в дальнейшем наши отношения навсегда сохранили характер взаимного уважения и сердечности.

В противоположность отцу, как будто бы рожденному для серьезной научной работы, мать моя была крайне неусидчива, непоследовательна, неуравновешенна. Она не могла долго заниматься чем-либо одним. Ее мысль постоянно прыгала с предмета на предмет, с вопроса на вопрос, подчас в самых неожиданных направлениях. Особенно это проявлялось в ее письмах, и мы, дети, нередко добродушно подсмеивались над ней, цитируя какие-либо совершенно фантастические пассажи из этих писем. Мать не любила никакой теории, никакой абстракции. Она всегда была сугубо конкретна и практична. Но в жизни ей не повезло, и эти качества ее не нашли того применения, которого заслуживали. С детства мечтой матери была медицина, и я не сомневаюсь, что если бы ей удалось получить соответствующее образование, из нее вышел бы прекрасный врач. Мать вообще была человек очень способный, умевший на лету ловить всякую мысль, а к лечению людей у нее была какая-то стихийная тяга, почти страсть. Обстоятельства, однако, сложились неблагоприятно. Отец матери был мелкий чиновник, денег в семье никогда не было. Матери с трудом удалось кончить гимназию, но на высшее учебное заведение средств уже не нашлось. Тем не менее любовь к медицине — не к теоретической, как у отца, а к практической, прикладной медицине — у матери осталась до конца жизни. Она читала книги, приглядывалась к работе мужа. В конечном счете, из нее вышел прекрасный лекарь-самоучка, и я очень хорошо помню, что не отец, а мать лечила всех нас, детей, когда с нами что-нибудь не ладилось. И лечила прекрасно. Отец привлекался лишь в более серьезных случаях и притом не иначе, как в роли консультанта. Обычно он просто санкционировал то, что делала мать.

В молодости мать тоже пережила полосу народнических увлечений, однако будучи человеком гораздо более активным, чем отец, она сделала из этих увлечений практические выводы: пошла «в народ» и стала сельской учительницей в одной из украинских деревень. Именно к этому периоду относится начало романа между моими родителями. С переездом в Петербург порвалась связь моей матери с «землей». Однако она навсегда сохранила интерес и любовь к педагогической работе, и это оказалось далеко не бесполезным в дальнейшем: мать сама учила всех нас, своих детей, чтению и письму, готовила к поступлению в школу и репетировала, когда это оказывалось необходимым, на протяжении гимназического курса.