|
На долину легли тени, стало холоднее, чем в любом другом месте, кроме, разумеется, того первого прыжка. Солнце двигалось по кругу, пока снова не оказалось в той же точке, где Бартон впервые увидел его, открыв глаза в этой местности. Уставший после двадцатичетырехчасового бдения, но счастливый, он стал рассматривать тех, кто жил здесь. Теперь он знал, что находится в арктической местности, но не у верховьев Реки, как в первый раз, а у другого конца – у ее устья. Повернувшись, он услышал голос, который показался ему знакомым: – Абдул ибн Гарун! – Джон Коллон? – изумился Бартон. – Конечно, это я! А еще говорят, что чудес на свете не бывает. Что случилось с вами после того, как мы в последний раз с вами виделись? – Я умер в ту же ночь, что и вы, – сказал Бартон. – Правда, с тех пор умирать мне приходилось еще несколько раз. На этой планете немало плохих людей. – Это вполне естественно. Их было много на Земле. Но все же я отважусь заявить, что число их уменьшилось, так как Церковь, слава Богу, оказалась способна сделать много добрых дел. Особенно в этой местности. Но идемте со мной, друг. Я познакомлю вас со своей подругой. Должен вам заметить, что это очень прелестная и верная женщина, и это в мире, который все еще не очень то ценит супружескую верность и добродетель вообще. Она родилась в двадцатом веке и почти всю жизнь преподавала английский язык. Я даже иногда думаю, что она любит не столько меня как такового, а то, что я могу ее научить языку своего времени. Коллон издал характерный нервный смешок, благодаря чему Бартон понял, что он шутит. Они пересекли равнину и подошли к подножию холмов, где перед каждой хижиной на небольших каменных площадках горели костры. Большинство мужчин и женщин от холода завернулись в полотнища. – Угрюмое и промозглое место, – сказал Бартон. – Почему они живут здесь? – Большинство населения – финны или шведы конца двадцатого столетия. Они привыкли жить в высоких широтах. И все же вы, должно быть, счастливы, что очутились здесь. Я помню ваше жгучее любопытство к полярным районам и ваши соображения относительно них. Здесь бывали и другие, которые подобно вам прошли вниз по Реке в поисках удачи или, извините меня за это выражение, в поисках презренного золота на кончике радуги. Но им всем либо не довелось вернуться, либо вернулись, испугавшись непреодолимых препятствий. – Что за препятствия? – воскликнул Бартон, схватив Коллона за руку. – Друг! Вы делаете мне больно! Первое препятствие: чашные камни кончаются и поэтому больше негде наполнить чаши едой. Второе: низменные равнины долины исчезают, и Река течет прямо среди гор, сквозь глубокие ущелья с обледенелыми стенами. Третье: это то, что находится дальше, оно мне неведомо, потому что никто оттуда не возвращался, чтобы поделиться впечатлениями. Но я боюсь, что их ждал один конец, всех, кому свойственен дух гордыни. – Как далеко уходили те, кто не вернулся? – Если следовать изгибам Реки, то примерно на 25 тысяч миль. Под парусом туда можно добраться за год, если не больше. Один всемогущий Бог знает, сколько нужно пройти, чтобы потом добраться до конца Реки. Вероятно, задолго до этого наступает голодная смерть, потому что в лодку нельзя погрузить необходимое количество провизии. – Есть только один способ определить, – заметил Бартон, – продолжительность пути. – Значит, ничто не остановит вас, Ричард Бартон? – воскликнул Коллон. – Почему вы до сих пор не бросили эту бессмысленную погоню за мирским? Почему вы не стремитесь столь же ревностно к духовному? Бартон снова схватил Коллона за руку: – Вы сказали, Бартон??? – Да… я так сказал. Ваш друг, Геринг, поведал мне ваше истинное имя некоторое время назад. Он также рассказал о других вещах, касающихся вашего прошлого. |
