— Ха, здорово. Он говорит, чаевых не получишь. Платы тоже.

— Слушай, — сказал Сеид Омар, — я туда приеду и собственными руками дам тебе сигарет. Устраивает?

— У тебя и кредита там нету. Там таких типов знают.

— Таких типов. Клянусь богом! — Сеид Омар принялся колотить жесткое плечо шофера. — Поехали. Делай, что говорю. Или я сообщу про тебя в полицию, городскому совету, ментри безар. Делай свое дело, будь ты проклят.

Услыхав сильное слово шелака, водитель сказал:

— Вылезай. Выходи, убирайся. Можешь пешком идти остальную дорогу. Скажи спасибо, что я тебя полпути бесплатно провез.

— Тогда назад в город меня отвези.

— Еще чего. Вылезай, убирайся. — Мужчина сам вылез со своего места, открыл дверцу перед Сеидом Омаром. — Аэропорт вон в той стороне, — указал он, — если не знаешь.

— Клянусь богом, — сказал Сеид Омар, — ты за это расплатишься. — Он вылез, ринулся на шофера, но шофер весело рассмеялся и снова юркнул на свое место. Повернул ключ зажигания, тронул взревевшую машину, умело развернулся, быстро запылил к городу. Сеид Омар ритмично тряс кулаком. Старуха, хозяйка кофейни, тем временем шамкала деснами и трясла головой над чудачествами современного мира.

Сеид Омар пустился в путь к аэропорту. Тугую коричневую кожу жемчугами усеивал пот, жирок ритмично трясся. Мимо не проезжала ни одна машина, которой можно было бы посигналить. Ни одна, но проехала машина из аэропорта, «остин» с ненавистным знакомым номером — РР 197, — а в ней чи Юсуф с дочерью. Дочь помахала рукой, улыбнулась. Сеид Омар заплясал на горячей дороге. Он уже миновал точку, откуда нет возврата: до аэропорта миля, до города три мили. И пошел, дошел до серебряного аэропорта, где солнце освещало ждавший самолет, серебром сверкало стекло диспетчерской башни, стояли автомобили. Самолет, извилистый курс которого устраивал пассажиров в Паханг и в Пинанг, задерживался с отправлением. Возможно, прозвучало имя султана, а его высочество, зная, что он выше всякого расписания и закона, еще праздно сидел за ранним кэрри в Истане. Но нет, из громкоговорителей уже трещали распоряжения для пассажиров, и, когда Сеид Омар подошел ближе к летному полю, он увидел топкую нитку людей, которые оглядывались, улыбались, махали, уже тянувшуюся к стюардессе в дыре в огромном серебристом корпусе. А когда Сеид Омар, хромая, ввалился в зал ожидания, там два тамила прощались с третьим, обнимались, похлопывали, трясли руки, один с девичьим голосом сильно тряс, выражая самые сердечные прощальные чувства. Потом Маньям с не особенно красным и распухшим носом, который фактически почти можно было предъявить начальству в Паханге, присоединился к ожидавшей очереди, опечаленно улыбаясь назад. Сеид Омар прорвался сквозь вежливый кордон китайцев в белом.

— Сообщение в последнюю минуту, — импровизировал он. — Из полиции. Очень срочно. — Маньям стоял последним в очереди на посадку. Сеид Омар бросился на него, пригнул к асфальту на глазах улыбавшихся и махавших людей, сверкавшего самолета, жаркого индифферентного солнца, и сказал: — Это ты во всем виноват. — Швырнул Маньяма на колени, принялся бить лицо в разных местах. Маньям взвыл. — Ты все это начал. — Теперь служащие аэропорта не торопились вмешаться, прочие медленно выходили на сцену, даже полиция размышляла, не выходит ли это насилие за рамки ее компетенции. Сеид Омар как следует двинул Маньяму в глаз и позволил себя увести, не без удовлетворения заявляя: — Он все это начал. Он всем внушил мысль о предательстве. — Изуродованный Маньям тем временем одиноко выл.

— На этот раз, — вздохнул Сундралингам, — лучше ему остановиться у тебя дома.