— Но так считает не фюрер, а Гиммлер, — заметил обер-диверсант рейха.

— Мне нравится ваша осторожность, Скорцени. Даже если учесть, что в общении со мной вы слишком уж осторожничаете, я, старый солдат, понимаю это так…

— И что, Гиммлер намерен отговаривать фюрера от создания нашей базы СС восточнее Одера? — Скорцени решил не отрываться от основной темы разговора.

— Не знаю, решится ли, — доверительным полушепотом ответил Пауль Хауссер.

— Скорее всего, не решится, — иронично усмехнулся обер-диверсант.

— Если уж вы, Отто, все чаще предпочитаете осторожничать, — попытался отомстить ему Пауль Хауссер, — то почему бы не поберечься Гиммлеру, который и так никогда особой храбростью не отличался?

— В тылу ему по чину положено быть храбрее. Особенно в приемной фюрера.

— Замечу, однако, что Гиммлер считает: разворачивать этот лагерь следовало бы где-то на границе между Баварией и Швабией, то есть в том районе, где уже давно запланировано создание основного укрепленного района рейха — «Альпийской крепости».

— …И тогда «Лагерь дождевого червя» стал бы подземной частью этой крепости, — кивнул Скорцени. — Соединение двух крепостей: горной и подземной — это выглядело бы необычно, а главное, внушительно.

— Считаете, что фюрера никто не сумел подтолкнуть к подобной мысли?

— Не посмел, так будет точнее. И очень плохо, что не посмел.

— Я, старый солдат, тоже понимаю это так, — поддержал его бригаденфюрер. — А что касается Гиммлера…

— Он, несомненно, прав, но только изменить уже ничего нельзя. Единственное, что мы можем, — это оставить после себя в образе, в неизведанном облике этого лагеря еще одну тайну рейха.

— Столько сил и времени тратить на создание «еще одной тайны»?! — удивленно взглянул на него комдив. — Что-то тут не так, над этим еще стоит поразмыслить.

— Чем больше национал-социализм оставит после себя тайн, тем дольше будут жить в грядущих поколениях его идеи.

— Вы так считаете?! — с наивностью романтического подростка поинтересовался Хауссер.

— Такова природа человеческой памяти.

Прежде чем что-либо ответить, генерал впал в растерянное беспамятство.

— Чем больше национал-социализм оставит после себя тайн… Никогда не задумывался над этим, Скорцени.

— Но рано или поздно приходит время, и мы, дьявол меня расстреляй, задумываемся.

— …И потом, что это за название такое для «страны СС» — «Лагерь дождевого червя»?! — вдруг невпопад отреагировал бригаденфюрер СС. — Это кто предстает в виде дождевых червей, мы, воины СС?

— «Лагерь дождевого червя» — это всего лишь условное название, — попытался охладить его обер-диверсант. — Хотя могли бы придумать и что-нибудь повыразительнее.

— Недостойное название — я, старый солдат, понимаю это только так!

— Негероическое, — вынужден был признать обер-диверсант.

— А вот то, что вы, Скорцени, только что сказали по поводу «тайн рейха»… Вы становитесь не только отчаянно храбрым, но и отчаянно мудрым.

Последние слова бригаденфюрер Пауль Хауссер произнес в увешанном старинными портретами вестибюле замка, в котором чуть было не столкнулся с Гиммлером. Рейхсфюрер остановился и настороженно, пытливо осмотрел каждого из них в отдельности, словно определял, достаточно ли они трезвы и благонамеренны, чтобы не представлять для него какой-либо опасности.