Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову как тисками.

Пьер. Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous al jamais vu... {Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.}

Даву. C'est un epsion russe. Русский шпион.

Пьер. Non, Monseigneur! Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou {Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.}.

Даву. Votre nom {Ваше имя?}.

Пьер. Besouhof.

Даву. Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? {Кто мне докажет, что вы не лжете?}

Пьер (умоляюще). Monseigneur!

Чтец. Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Теперь Даву видел в нем человека. Он задумался на мгновение.

Даву. Comment me prouverez-vous la verite de ce que vous me dites? {Чем вы докажете справедливость ваших слов?}

Пьер. Вспомнил! Вспомнил!

Чтец. Пьер вспомнил фамилию Рамбаля и назвал его полк и улицу.

Даву (с сомнением). Vous n'etes pas ce que vous dites {Вы не то, что вы говорите.}.

Пьер. Monseigneur!

Адъютант выходит и что-то шепчет Даву.

Чтец. Даву стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл Пьера. Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда его должны были вести - назад или на приготовленное место казни, - Пьер не знал.

Темно

СЦЕНА XXIII

 Двор. Французские солдаты в синих мундирах и в киверах выводят двух бритых  Острожных. Дворового лет 45. Очень красивого мужика. Желтого фабричного,

ставят их в ряд. Последним в этом ряду ставят Пьера. Послышался грохот

барабанов.

Чтец. Одна мысль за все это время была в голове Пьера: кто, кто же наконец приговорил его к казни? Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти.

Кто же это, наконец, убивал его, Пьера, со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? И Пьер чувствовал, что это был никто.

Порядок какой-то убивал его, Пьера, уничтожал его.

Двум Острожным завязывают глаза, уводят. Барабаны. Залп. Мужику и фабричному  завязывают глаза, уводят. Барабаны. Залп. Голос за сценой: "Tirailleurs du

86-me, en avant!" {Стрелки 86-го, вперед!} Берут пятого фабричного в  халате. Тот отпрыгивает и схватывается за Пьера. Пьер отрывается от него.

Фабричному завязывают глаза, тот поправляет узел на затылке.

Его уводят.

Чтец. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая, что это такое. Тот же вопрос был и во всех взглядах. На лицах французских солдат, офицеров он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце.

Пьер. Да кто же это делает, наконец? Кто же?

Барабаны. Залп. Пауза.

Адъютант Даву (Пьеру). Cа leur apprendra a incendier! {Это их научит поджигать!}

Чтец. Пьер не понял того, что он спасен, что он был приведен сюда только для присутствия при казни.

Солдаты берут Пьера и уводят в другую сторону.

Темно

Чтец. После казни Пьера отделили от других подсудимых. Перед вечером караульный унтер-офицер объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных.

СЦЕНА XXIV

Ночь. Изба. Лампада у образов. Кутузов раздет, в постели.

Чтец. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос.