VIII

Год 1646-й, последний год войны и первый год мира, был плохим годом, годом разочарований и заблуждений в политике, годом болезней и нехватки самого необходимого. Во всей стране случился неурожай. Не радостный мир вернулся в Англию, а полное неуверенности и недовольства перемирие. Шотландцы собрали свои вещи и ушли к себе домой, в страну, которой, как и Англии, тоже было не по себе.

31 декабря, в тот самый день, когда король написал свой призыв ко всем государям христианского мира, палата общин при свечах приняла ордонанс, запрещающий мирянам проповедовать. Поправки, внесенные индепендентами, от лица которых выступали Кромвель и Хаслериг, были отклонены 105 голосами против 57. Оставшись в безнадежном меньшинстве в полупустой палате, индепенденты позволили ордонансу пройти без помех. В стенах парламента по-прежнему превалировали пресвитерианцы и их сторонники, за которыми стоял ряд влиятельных людей Сити, незадолго до этого подавших петицию о скорейшем роспуске армии.

Кромвель положился на Бога и ждал дальнейшего развития событий. За пределами парламента сектанты продолжали распространять свои взгляды. В своем доме у Бишопсгейт жена и брат Ричарда Овертона по-прежнему печатали его памфлеты, но в январе 1647 г. их арестовали за работу без лицензии. Будучи доставленной в палату лордов, миссис Овертон повторила поведение Лилберна и своего мужа: когда ей приказали отправиться в тюрьму, она не двинулась с места, в результате ее с ребенком на руках потащили по улицам, и она, подобно своему мужу, поносила власть и отрицала правомерность своего ареста.

«Терпимость является причиной многих бед, она вызывает в государстве смуту и болезни более сильные, чем любое лекарство от них», – размышлял маркиз Аргайл, и в Шотландии жесткая пресвитерианская дисциплина действительно предотвратила распространение опрометчивых взглядов, которыми в то время были заражены органы политической власти Англии. Единственным злом, все еще затрагивающим Шотландию, оставались маркиз Хантли, затаившийся на Севере со своим ничтожным воинством, и Аластер Макдоналд со своими ирландцами, которые по-прежнему хозяйничали на полуострове Кинтайр. В остальном в оставшемся без короля Шотландском королевстве царил мир и порядок, резко контрастировавший с бурлящим Английским королевством. Однако ковенантеры лишились того идеала, за который сражались, и теперь без короля, глядя в будущее, видели перед собой пустоту.

Будущее Англии, каким бы неопределенным и беспорядочным оно ни казалось, было освещено надеждой. Среди сектантов ходили рассказы о втором пришествии и правлении святых, которые иногда принимали весьма практичные формы. Так, Хью Ритер ставил своим соотечественникам в пример Новую Англию, хвастаясь, что за семь лет, проведенных в этой земле обетованной, он «не видел ни одного нищего, не слышал ни одного ругательства и не сталкивался ни с одним пьяным». Если этого можно было достичь по ту сторону Атлантики, то почему нельзя добиться этого у себя дома? Момент для строительства Нового Иерусалима был самый подходящий. Для Хью Питера это означало трудолюбивое, умеренное и безгрешное общество, для Лилберна, Уолвина и Овертона – общество, где люди свободны и равны перед законом, могут высказывать свое мнение по всем вопросам, не связаны никакими несправедливыми запретами и не обладают никакими несправедливыми привилегиями.

Джон Пим, Джон Хэмпден и все те, кто составлял оппозицию королю в парламенте, считали, что права подданных защищены правами парламента. Для них положения Великой хартии вольностей и Общего закона были бастионами свободы. Но Овертон отвергал Великую хартию вольностей как жалкую и ничтожную, а Уолвин клеймил ее как порождение норманнских завоевателей, не соответствующее правам вольнорожденных англичан.

Нужно было еще много и очень много, чтобы сделать англичан равными и свободными. Что же касается закона и законников, то в последние месяцы они заняли первое место среди врагов народа, поскольку неизбежно вставали на сторону тех, кто пытался взять под контроль бьющую ключом активность людей и мнений, рожденную войной.