Может быть поэтому их встречали на борту «Оффенсио» не как победителей, а как бедолаг, выбравшихся из болота или ещё какого-нибудь дерьма. Ироничными улыбками и чуть было не подначиваниями. Впрочем, такому приёму все были рады куда больше, чем торжественным речам, оркестру и цветам. Сняв с себя дурит, приняв горячий душ и переодевшись, они всей толпой ввалились в большую кают-компанию для старшего офицерского состава и Дядюшка Сальве снова занял своё место во главе стола, властным жестом велев Николаю сесть рядом с ним. Не смотря на то, что все этого ожидали, на стол не выставили ни одной бутылки спиртного, но никто не обиделся. Вместо этого все с каким-то яростным остервенением набросились на съестное. Поэтому только минут через десять командир линкора задал вопрос, ответ на который интересовал его более всего:

— Ник, как ты догадался, что энергоны применят на этот раз ракеты совершенно нового типа?

Николай пожал плечами и ответил, торопливо прожевывая кусок вкуснейшего мяса:

— Командир, такая мысль пришла мне в голову ещё на том заводе. Уж, больно подозрительными мне показались те дырки в их новых кораблях, которые я поначалу принял за маневровые дюзы. Ну, а потом, когда занял своё место в рубке, сообразил, что это не спроста. Думаю, что наши учёные уже очень скоро смогут нам сказать, какого типа были эти ядрёные ракеты.

— Можешь особенно не гадать, Никки, самого что ни на есть опасного. — Ответил ему Дядюшка Сальве — Это была какая-то новая модификация нейтронной бомбы. От обычной она только тем и отличается, что имеет мощность термоядерной боеголовки мощностью в пять мегатонн. Ты отдал очень грамотный и своевременный приказ. Любое живое существо, оказавшееся в на расстоянии в пятьдесят километров от места взрыва в серебряной молнии, тотчас сварилось бы заживо. Некоторые ребята, кому не повезло, хватанули довольно большую дозу радиации даже на расстоянии в триста километров, но наши медики, к счастью, сразу же догадались, к чему это могло привести и моментально закрыли люки прямо у них под носом. Все наши люди и хойниро, пострадавшие от облучения, уже находятся в госпитале и им ничто не угрожает, а вот шесть молний мне придётся списать в металлолом. У меня нет никакого желания держать на борту «Оффенсио» всякую радиоактивную дрянь, пускай это даже будут такие прекрасные атакующие истребители. Хотя граф эс-Маллеус и говорил, что сумеет отчистить их от радиации, уж, лучше я сброшу эти молнии на Робустус. Звёзды они ведь большие, а потому и не такую гадость переварят.

Кивнув головой Николай согласился:

— Да, мой адмирал, так будет лучше всего. Только давайте сделаем это в торжественной обстановке. Думаю, что тем ребятам, которые потеряли свои молнии, будет не так обидно, хотя всё это и похоже на похороны. К тому же Робустус это самый хороший памятник для погибшей в бою техники.

После обеда не смотря на усталость Николай попросил командира линкора провести небольшое совещание в узком кругу, то есть втроём, как это теперь часто бывало. Другие старшие офицеры, понимая, что речь на таких совещаниях идёт о секретных делах, никак не выражали своих эмоций. Более того, никто не спрашивал Николая, о чём тот беседует с Дядюшкой Сальве порой по несколько часов кряду. Вот и после позднего ужина не смотря на то, что в приёмной уже находился премьер-командор эс-Цертус с красной папкой в руках, начальник артиллерии линкора понимающе кивнул и покинул отсек без каких-либо возражений. Как и все остальные офицеры «Оффенсио», он прекрасно понимал, что командор Сильвер не зря ест свой хлеб и что многие события происходят чуть ли не под его диктовку.

Космос-адмирал эс-Аггер, который в течение всего боя простоял в главной рубке управления, усталой походкой прошел не к своему столу, а в угол кабинета, сел в кресло и властным жестом предложил Николаю и командору эс-Урсусу присаживаться в кресла напротив.