|
Прости, сынок. Лезвие у самого лица. Трогает щёку, кусает ухо… И опять всё закружилось в бешеной пляске. Сайгон без сил опустился на пол, ощупал лицо. Луч фонаря, зажатого между коленями, уткнулся в свод туннеля. На щеке мокро, липко. И мочки как не бывало. Повезло. Легко отделался. Но всё только начинается. Вставай, братишка, нечего рассиживаться! – Эй, голодный! Ты где? Иди ко мне, разговор есть! Обещаю: убивать не буду. Тишина в ответ. Не верит каннибал, затаился. А вот и напрасно. Сайгон действительно желает побеседовать – для начала, а там уж по обстоятельствам. Ещё чуть-чуть – и победу засчитываем бойцу Святошина? А вот не надо раньше срока. Опасность-то Сайгон почуял, а отреагировать не успел – грохнулся мордой в рельс, в глазах вспухли соцветья фейерверков. Нигериец зашёл сзади и вмазал по затылку. Как только череп выдержал? – Съем… – довольно проворчала мгла. – Подавишься. – Сайгон перевернулся на спину, подогнул колени к груди и изо всех сил лягнул темноту. И сам удивился, что попал. Темнота хрустнула, всхлипнула и осела. Не теряя времени, святошинец пополз за фонарём, что валялся между шпалами, освещая тюбинги путевых стен. Бродяга валялся без сознания. Сайгон разбил ему нос и слегка подпортил прикус. Тонкой медной проволокой он связал нигерийцу запястья, затем лодыжки. В рюкзаке есть верёвка, но проволока надёжней. Теперь можно и отдышаться. Но стоило фермеру расслабиться, как он сам едва не потерял сознание. Болело всё тело, голова кружилась. Сказывались удары и падения, да и на празднике выпито было немало. Чёрт бы побрал эти общественные мероприятия! Сайгон вдруг насторожился: не понравилось ему дыхание нигерийца. Он посветил на лицо пленника. Так и есть, бродяга очнулся и пытался зубами перегрызть проволоку – изрезал себе дёсны и раскроил губы. Надо было за спиной руки связывать. – Пытать будешь? – обречённо спросил нигериец. Сайгон пожал плечами: – От тебя зависит. Нигериец шумно задышал. – Да не дёргайся ты так. Просто скажи, где взял эту вещь. – Святошинец посветил на губную гармошку. Он с трудом унял дрожь в голосе. – И прекращай жрать проволоку, она невкусная. Каннибал обиженно засопел. Тогда Сайгон поднялся и лениво ткнул пленника носком ботинка в рёбра. Вообще-то с обувью надо бы аккуратней. Новую не найти и наверху, всё-таки двадцать лет минуло. Крысы и время сурово обошлись с модельными туфлями и кроссовками известных фирм. Ботинки Сайгона – предмет жгучей зависти всех обитателей Святошина, включая бессменного начальника Матвея Алексеевича. Что ж, цель оправдывает средства. Удар был пустяковый, но язык у нигерийца развязался: – Пару дней назад я украл это у большого белого человека на Берестейской. Мы не воруем, так решено, я прятал от своих. Но больно красивая штука, не удержался! Сайгон крепко зажмурился. Так просто: прихватил безделушку, у большого белого человека позаимствовал… Берестейская, значит? Сначала дойти до станции Нивки, где бабьё обосновалось, а там и до Берестейской два шага. За трое суток можно обернуться, а то и быстрее. Сайгона била дрожь. Повезло, что уцелел именно этот бродяга. Троих Сайгон оставил на прокорм пацюкам, а единственного, который знал о судьбе губной гармошки, спеленал и допросил. Хозяин Туннелей отвёл руку, спас бродягу. – Не убивай! – Не убью. – Сайгон вытер со лба пот. – Я же обещал. Зачем марать руки, если пацюки сами прекрасно справятся? Туннели ими кишат. Столько лет люди борются с пацюками (или пацюки с людьми?), а всё без толку. – Эй, а развязать?! – окликнул Сайгона нигериец. – А этого я не обещал. Прости, братишка. В ответ нигериец выругался на своём языке. |
