|
Жёлтый луч заметался, освещая рельсы, шпалы, свод… Ничего такого, всё как обычно. А потом что-то блеснуло под ногами. Сайгон отпрянул, вдоль позвоночника будто плеснули воды из скважины. Он обернулся и шумно, с облегчением задышал. До выхода из туннеля всего метров тридцать. В висках громко стучало. Он поднял предмет, так его напугавший. Это была губная гармошка Hohner с гравировкой на нержавеющем боку – автографом Боба Дилана. Сердце Сайгона едва не взорвалось. Он узнал инструмент. Глава 2 Большой белый человек – Ты куда на ночь глядя? – удивилась Светка. – Боб Дилан, мать. Слыхала о таком? – Сайгон положил в рюкзак мешочек с жетонами. – Профессор с Университета? – зевнула Светка. – Типа того, мать. Типа того… – ПМ, много лет назад подаренный Майором, Сайгон сунул за пояс под латаную армейскую куртку. Только один магазин к нему, только один, зато в магазине патроны с трассирующими пулями, чтобы, стреляя в темноте, корректировать огонь. В нагрудные карманы отлично поместились шестерни с заточенными зубцами. Так, теперь нож. Сапожный, такой острый, что с тюбингов можно пласты срезать и, как масло, намазывать… на что? Не на хлеб точно. Нет на Святошине хлеба, и масла нет. Просто выражение всплыло в памяти. Сын Андрюшка уже не поймёт, в чём соль шутки, он из другого поколения, настоящий крот. Рюкзак за спину. Сняв со стены колчан с луком и стрелами, Сайгон наклонился к жене, чмокнул в губы: – Спи, родная. Я быстро. – Далеко? – Близко. Туда и обратно. – На охоту? Обидели тебя крепко, да? – Ага, мать, спи. – Если до утра не вернёшься, я тебя из-под земли достану. – Супруга шутит. Значит, всё в порядке. – Тсс! Андрюшку разбудишь. – Он затворил за собой скрипучую дверь – смазать бы – и вновь окунулся в атмосферу натужного веселья. Праздник продолжался. Вокруг ёлки плясали, задирая юбки и приседая в жалком подобии гопака. Разноцветно перемигивались гирлянды, бросая блики на стеклянные бока шаров. У ватной фигурки Деда Мороза стоял стакан, полный сивушной мути. Жалкое зрелище. А вчера было радостное? А позавчера?.. Что тебе родная станция, а, Серёженька? Что для тебя Святошин? Нравится белая кафельная плитка с орнаментом в центре путевых стен? Разграбленные банкоматы вызывают в тебе хоть какие-то чувства? А остатки системы освещения над коротко стриженной головой? Или тебя вдохновляют ряды кроватей, застланных одеялами из кроличьих шкур? Молчишь, фермер? И то верно: молчи… – Таки решился? – Митька Компас дёрнул Сайгона за рукав. – Помощь нужна? Сам-то я не ходок, а вот ребят могу кликнуть. Болт пойдёт и ещё кто… Сайгон мотнул головой – мол, сам справлюсь, не мешай пацанам гулять. – Ну, как знаешь… «Точно. Как знаю». Тогда, в самом начале, все были уверены, что еды надолго не хватит. Убивали за сухарь, за банку кильки в томатной бурде. Особо свирепствовали вояки, у них крыши начисто снесло, сломалось что-то важное в людях. Небось испытывали чувство вины перед гражданскими: не смогли защитить, присяга, все дела. Война – это ведь их работа. Но реакцией на вину было отнюдь не покаяние. Стреляли во всё, что движется, – пока не сообразили, что патронов больше не становится, а в оружейке запасы не пополнишь. Все оружейки остались наверху. Из кусков силового кабеля отличные дубинки получались. Поручни из вагонов тоже сгодились. Металл затачивали о мрамор. Кровь лилась рекой. Все словно сошли с ума. Серёга тоже. И сейчас у него такое ощущение, будто те времена вернулись. Или вернутся скоро. Обходя очередную компанию навеселе, он сунул руку в карман, нащупал полированный бок губной гармошки. |
