Парня сменил страдающий одышкой толстяк в хотя и строгого покроя, но засаленном до чрезвычайности костюме. Вокруг шеи толстяка был повязан красный пионерский галстук.

— Товарищ Витязь, — обратился он к Киму низким рокочущим басом. — Будет ли сегодня до двенадцати подписан указ о применении чрезвычайных мер по отношению к фашиствующим элементам и группам элементов нашего города?

Киму наконец все это надоело.

— А ну дайте пройти! — рявкнул он и, выставив плечо, двинулся сквозь толпу к своему автомобилю.

Антон, недоумевая, последовал за ним.

Однако это было еще не все. Сразу за толпой репортеров на них с Кимом налетела стайка длинноногих загорелых и весьма симпатичных девушек с букетами цветов в руках.

— Да здравствуют наши освободители! — провозгласил многократно усиленный динамиками голос, и тут же рядом расположившийся оркестр бодро сыграл туш. — Да здравствуют наши славные Витязи! Ура-а!

Кима и Антона забросали цветами и осыпали поцелуями, после чего в кадре появился некий прилизанный, скользкий по виду тип при галстучке и хороших манерах. Он долго жал Витязю руку и, наверное, даже облобызал бы его, если бы Ким вовремя не отстранился.

— Как представитель городской администрации и ЕЕЕ я рад засвидетельствовать вам, дорогой друг, свое уважение, почитание и благодарность за то нелегкое, но святое дело, которое вы и ваши коллеги приняли на свои плечи. Мы готовы оказать вам всемерное содействие в реализации любых ваших проектов, замыслов, программ.

— Может, и Муравья сюда доставите? — с нехорошей усмешкой поинтересовался Ким, отнимая руку.

— Муравей? — разыграл удивление представитель городской администрации. — А кто это?

— Все ясно, — подытожил Ким. — Пошли, Антон. Очередная показуха.

— Но может быть все-таки вы согласитесь принять участие в консультативных слушаниях ЦК ЕЕЕ по вопросам урегулирования?

— Не до грибов! — отрезал Ким, усаживаясь в машину.

Тут как раз хлопнула дверь, на пороге в «Чуму» появился Витязь Иннокентий, и внимание публики мгновенно переключилось на него: снова засверкали фотовспышки, побежали девушки, заиграл оркестр.

— Не понимаю, — пробормотал Ким, когда они отмотали километр по проспекту, — с чего бы это вдруг такое всеобщее признание? Девицы эти, цветы, репортеры?..

— Награда нашла героя, — шутливо предположил Антон.

— Как же, нашла… — Ким покусал губу. — Не понимаю… Может, в рамках нового курса? Но тогда сегодняшний Муравей должен хорошо знать нас. И по меньшей мере, бояться.

— Или уважать.

— Вряд ли. С чего бы ему нас уважать? Хотя если Фил Муравьем заделается… — Ким рассмеялся на это свое гипотетическое допущение.

— А что подсказывает меч?

Ким наклонил голову, прищурился.

— Зудит как-то непонятно… — сказал он. — У меня такое было однажды. Опохмелиться надо, вот что.

Антон так и не уловил, в связи с чем Ким высказал желание опохмелиться: то ли в надежде устранить «зуд» меча, то ли из общих соображений улучшения состояния организма.

На улицах сегодня было полно торговых палаток — еще одна примета нового курса; в одном месте они вообще перегородили проезд, и Киму пришлось приложить все свое водительское умение, чтобы объехать их и, не дай бог, кого-нибудь не задеть.