Казалось, это о нем, томившемся дотоле в тенетах «застоя», гневно судившем тоталитаризм, алкавшем выхода на простор, шиллеровские слова:
Вздохи, правда, начались не сразу — на это понадобилось два-три года. На первом этапе захотелось просто осмыслить прошлое, взглянув на него уже не изнутри, но с некоей отстраненной точки зрения. У Антона Первушина такой попыткой стали «Чужаки в Пеллюсидаре» (1990—1992) и «Война по понедельникам» (1992—1993).
Правда, уподобляясь мольеровскому портному, он мерил не саму уходящую реальность, а ее отражение в зеркале — зеркале НФ. В первом варианте «Чужаки…» имели название «Повесть об ирреальности» и рождением своим, как ни странно это звучит, были обязаны «Миру Реки» упоминавшегося несколько выше Филипа Джоуза Фармера. Связь, впрочем, чисто ассоциативная — как при движении вверх по Реке, по мере проникновения героя в Пеллуцидар, обстановка этого последнего становилась все ирреальнее и сюрреалистичнее. Но в процессе многократных переработок и переписываний первоначальный замысел радикально изменился, придя к варианту, который вы можете прочесть сейчас. Собственно, кирпичи, из которых возведено здание плутонического мира, отлично узнаваемы, а для совсем уж неначитанных автор в последних строках напрямую приводит перечень некоторых (хотя и далеко не всех) своих доноров-вдохновителей. Но это не лихая постмодернистская игра. Главное здесь — пронизывающее весь текст ощущение недоступного рациональному постижению хаоса окружающего. И в нем, в хаосе этом, идеи и образы, ранее казавшиеся привлекательными и, может быть, даже спасительными, совершенно бесплодны и бессильны, как тщетны любые попытки приложить эвклидовы штудии к миру, где параллельные прямые могут пересекаться под любым углом. И славным витязям, этим отважным жертвенным диссидентам, не остается ничего иного, как, подбадривая себя красивыми словами, глотать самогон. Бессилен всяк Муравей-однодневка, вознесенный к вершинам всевластия, но имманентно неспособный эту власть реализовать в мало-мальски осмысленных формах. Бессилен даже Колдун, этот мир сотворивший, ибо против хаоса, как и против глупости (опять Шиллер!) бессильны бороться даже боги. И бессилен герой, мечтающий об одном — вернуться в привычное бытие, из которого он был вырван не по своей воле. И неважно совсем, что не Золотой шар, а прозрачно нареченный протагонист Антон П. тщетно пытается дать счастье, счастье всем сразу, прямо сейчас, и чтобы никто не ушел обиженным — Антон Первушин прекрасно понимает всю безысходную неосуществимость этого тезиса, рожденного неверием и отчаянием.
С «Войной по понедельникам» и того проще, ибо она предлагает уже не растерянность перед лавиной изменений, а позицию куда более конструктивную, — поиск в рухнувшем мире того, что не должно пропасть. Не тоскливое сожаление, но рачительный взгляд, приправленный горестным осознанием, что выполнить великолепное это намерение не только непросто, но и почти невозможно. Не случайно, готовя повесть к публикации и как бы заново осмысляя написанное, Первушин поставил в эпиграф слова министра иностранных дел Веймарской республики Вальтера Ратенау, того самого, кто 16 апреля 1922 года, незадолго до своей трагической гибели, подписал советско-германский Рапалльский договор. В наши дни они звучат донельзя актуально. Не стану утомлять вас цитированием — пролистайте книги и перечитайте. Важна суть: ни одну эпоху нельзя просто отринуть, отвергнуть, откреститься и забыть, а всякая такая попытка неизбежно окажется если не гибельной, то опасной для эпохи следующей.
Однако на Ратенау Первушин наткнулся позже. А вот рассказ Вячеслава Рыбакова «Давние потери» читал до — и начинал повесть под немалым его влиянием. Здесь тоже узнаваемы все непременные фантастические атрибуты — тут тебе и азимовская Вечность, и андерсоновский Патруль времени, и Всадники Времени, невольно вызывающие в памяти абрамовских «Всадников ниоткуда», и многое, многое другое. |