Но если ими овладеет страх, если дай-кво обратится к силе андатов, чтобы уничтожить гальтского поэта, погибнут тысячи людей, ничего не подозревающих о заговоре, который предрешил их судьбу. Беспомощные младенцы и взрослые, простые, честные люди. Гальт превратится в пустоши, как когда-то Империя. Насколько же они должны быть уверены в опасности, чтобы прибегнуть к такому шагу? Или испуганы?

— Мне нужно подумать, — сказал он, кивнув Лиат и ее сыну. — Я скажу, чтобы вам приготовили комнаты. Будете жить здесь, во дворце.

— У нас не так много времени, — тихо напомнил Маати.

— Знаю, — ответил Ота. — До завтра я решу, как нам поступить. Если Семай — тот, кто нам нужен, мы повторим все снова, при нем. А потом… посмотрим, что изменится, и поступим, как должно.

Лиат приняла позу благодарности. Спустя удар сердца ее движение повторил Найит. Ота лишь махнул им рукой. Он слишком устал для церемоний. Слишком много вопросов предстояло ему решить.

Когда Маати, Лиат и Найит ушли, Ота подошел к жене, облокотился на перила балюстрады и стал смотреть на город, погрузившийся в ранние сумерки. Столбы дыма поднимались над позеленевшими медными крышами кузниц. Гигантские каменные башни, словно колонны, тянулись вверх, к синему куполу небес. Киян бросила с балкона миндальный орешек. Чернокрылая птица нырнула вниз и поймала его прямо в воздухе. Ота тронул жену за плечо; она с улыбкой обернулась, будто не ожидала увидеть его рядом.

— Как ты, любовь моя? — спросил он.

— Это мне надо спрашивать. Наши гости… они принесли дурную весть.

— Знаю. А Маати все еще ее любит.

— Любит их обоих. По-разному, но обоих.

Ота изобразил позу согласия.

— Ты хорошо ее знаешь, — сказала Киян. — Как думаешь, любит ли она его?

— Когда-то любила. А сейчас — не знаю. Много лет с тех пор прошло. Мы все изменились.

Ветерок пахнул дымом и далеким дождем. Стало прохладно, и руки у Киян покрылись мурашками. Он захотел развернуть ее к себе, ощутить вкус ее губ, хоть ненадолго забыть обо всем, кроме простого счастья. Ему отчаянно хотелось заслониться от остального мира. Она улыбнулась, будто прочла его мысли, но он не тронул ее, а она не подвинулась ближе.

— Что собираешься делать? — спросила Киян.

— Рассказать Семаю, отправить посыльных на запад. Разведать, что можно, о положении в Гальте, обратиться к даю-кво. Что еще тут поделаешь? Безумный поэт, склонный к вспышкам ярости, на службе у Верховного Совета Гальта? Хуже не придумаешь.

— Согласится ли дай-кво поступить, как она предлагает?

— Не знаю, — сказал Ота. — Он лучше нас понимает, чего ждать от этого Риаана. Если он уверен, что поэт не способен совершить пленение, пусть попробует и заплатит за ошибку жизнью. Иногда одна смерть — лучший выход, если она спасает мир.

— А если дай-кво не уверен?

— Тогда он подбросит монетку, перемешает фишки или сделает что-нибудь еще. Примет решение. А мы поступим, как он велит, и будем надеяться, что он прав.

Киян кивнула, скрестила руки на груди и устремила пристальный взгляд вдаль, будто хотела разглядеть, что происходит в Гальте. У Оты заурчало в животе, но он не обратил на это внимания.

— Дай-кво убьет гальтов. Направит на них андатов, верно? — спросила она.

— Не исключено.

— Хорошо, — сказала Киян с уверенностью, которая испугала его. — Если этому суждено случиться, пусть случится у них, а не у нас. Тогда ничто не будет угрожать Данату и Эе.