— Нет, — сказала Кейт, зная, что в оружейной комнате отца был пистолет, к тому же она не думала, что ей понадобится пистолет, чтобы удерживать Шарпа в рамках приличия.

— Как долго вы будете отсутствовать? — спросила она.

— Неделю. Самое большее — десять дней. Точнее сказать не могу, но будьте уверены, моя дорогая, что я уже спешу вернуться к вам.

Она передала ему письмо для матери. Письмо, написанное при свечах перед рассветом, должно было рассказать миссис Сэвидж, как дочь её любит и сожалеет о том, что обманула мать, но теперь она замужем за замечательным человеком, которого миссис Сэвидж, разумеется, полюбит, как собственного сына. Кейт обещала, что присоединится к матери, как только сможет, а до того времени вверяет себя, своего мужа и мать божьему заступничеству.

Полковник Джеймс Кристофер прочитал письмо своей жены по пути в Опорто, а затем и письмо Шарпа.

— Что-то важное? — спросил капитан Аржантье.

— Ерунда, мой дорогой капитан, просто ерунда, — беспечно ответил Кристофер и перечёл письмо Шарпа во второй раз.

— Милосердный Боже! — сказал он. — И как они позволяют столь безграмотным личностям в наши дни нести службу Его Величеству?!

С этими словами он порвал оба письма в крошечные клочки. На мгновение, подхваченные холодным, пронизанным дождём ветром, они закружились позади лошади, словно снежинки.

— Полагаю, нам потребуется пропуск, чтобы пересечь реку?

— От штаба я доберусь один, — ответил Аржантье.

— Хорошо, — сказал Кристофер. — Очень хорошо.

Капитану Аржантье было неизвестно, что в седельной сумке подполковника было третье письмо. Кристофер написал его в самых изящных выражениях на прекрасном французском языке, а адресовано оно было бригадиру Анри Виллару, стороннику маршала Сульта, человеку, которого остерегались Aржантье и остальные заговорщики. Кристофер улыбался, вспоминая радости прошлой ночи и предвосхищая их скорое продолжение. Он был счастлив

Глава 4

— Паутина, — прошептал Хэгмэн. — Паутина и мох. Это поможет, сэр.

— Паутина и мох?

— Припарка, сэр. Паутина, мох и немного уксуса. Наложить на обёрточную бумагу и туго привязать.

— Доктор говорит, что нужно просто держать повязки влажными, Дэн, и больше ничего.

— Мы знаем лучше чем доктор, сэр, — голос Хэгмэна был еле слышен. — Моя мать всегда говорила: уксус, мох и паутина. — он затих, хрипло дыша, потом добавил. — И оберточная бумага. Моего отца, сэр, когда его подстрелил привратник из Данхема, она вылечила уксусом, мхом и паутиной. Она была замечательной женщиной, моя мать.

Шарп, сидящий у постели раненого, подумал, стал бы он другим человеком, если бы знал свою мать, если бы был воспитан ею. Он вспомнил, как леди Грейс, умершая три года назад, однажды сказала ему, что он полон гнева. Не потому ли в нём этот гнев? Но его он заставил себя, как всегда, перестать думать о Грейс. Это всё ещё было слишком больно. Он заставил себя улыбнуться:

— Вы говорили об Эми, когда спали, Дэн. Это ваша жена?

— Эми? — Хэгмэн заморгал удивлённо. — Эми? Я о ней годы не вспоминал. Она была дочкой ректора, сэр, дочкой ректора, и она делала вещи, о которых ректорская дочь не должна даже знать.

Он хихикнул, это, должно быть, отозвалось болью, и Хэгмэн скривился и застонал, но Шарп был уверен, что у Хэгмэна есть шанс.