Изменить размер шрифта - +
Шарп застегнул пряжку пояса и медленно пошёл к дому. Он волновался за своих людей, переживал, что потеряет их уважение, потому что не смог стать хорошим офицером. Шарп вспоминал Бласа Вивара и сожалел, что не умел, как испанский офицер, добиваться повиновения солдат одним словом, жестом, взглядом. Возможно, это приходит с опытом. По крайней мере, он не потерял ни одного человека. Они все были в строю, за исключением Тэрранта и тех немногих, кто в госпитале в Коимбре оправлялся от лихорадки.

Прошёл месяц со дня падения Опорто. Форт на вершине горы был почти достроен, и, к удивлению Шарпа, его люди работали с удовольствием. Дэниэл Хэгмэн уже потихоньку ходил, и когда он немного окреп, Шарп вынес на солнышко кухонный стол, сидя за которым Хэгмэн разбирал, чистил и смазывал одну за другой винтовки. Те, кто убежал из Опорто, или вернулись в город, или нашли приют в других местах, но действия французов создавали всё новых беженцев. Повсюду, где партизаны устраивали засады, лягушатники разорили близлежащие деревни. Даже там, где засад не было, фермы беспощадно опустошались в поисках провианта. Всё больше народа стекалось в Вила Реаль де Зедес, привлечённые слухами, что французы почему-то обходят деревню стороной. Почему — не знал никто, хотя старухи заявляли, что долина находится под покровительством Святого Жозефа, чья статуя в натуральную величину красовалась в церкви. Деревенский священник, отец Жозеф, поощрял эти слухи. Под его руководством статую вынесли из церкви, украсили отцветающими нарциссами и короновали лавровым венком, а потом обнесли вдоль границ деревни, чтобы показать святому точные границы земель, нуждающихся в его защите. Народ верил, что Вила Реаль де Зедес самим Богом предназначено стать прибежищем от ужасов войны.

Май начался дождём и ветром. Последние цветы, опавшие с деревьев, лежали в траве мокрыми ворохами розовых и белых лепестков. И французы всё так же обходили деревню стороной. Мануэль Лопес считал, что они слишком заняты, чтобы беспокоиться о Реаль де Зедес.

— У них неприятности, — говорил он удовлетворённо. — От Сильверия в Амаранте у них колики в брюхе, а дороги на Виго перекрыты партизанами. Они отрезаны! Нет пути обратно! Так что здесь они нас не потревожат.

Лопес часто пробирался в соседние селения, изображая коробейника, продающего крестики и образки, и из своих вылазок приносил новости о французах.

— Днём они патрулируют дороги, ночью напиваются — говорил он. — Они хотят вернуться домой.

— И ещё они ищут продовольствие, — заметил Шарп.

— Ищут, да, — согласился Лопес.

— И однажды, когда проголодаются, придут сюда.

— Подполковник Кристофер им не позволит, — беспечно сказал Лопес.

Они с Шарпом шли по дороге к вилле. У ворот — ближе Шарп своим стрелкам-протестантам подходить к деревне не позволял — на посту стояли Харрис и Купер. Надвигался дождь. Северные холмы уже скрылись за серым занавесом, и Шарп дважды услышал раскаты грома. Возможно, это был отзвук орудийной канонады из Амаранте, но слишком уж громкий.

— Скоро мы уходим, — объявил Лопес.

— Возвращаетесь в Брагансу?

— Нет, в Амаранте. Мои люди выздоровели. Пришло время снова взяться за оружие.

— Сделайте одну вещь, прежде чем уйдёте, — сказал Шарп, игнорируя скрытую в последней реплике Лопеса критику. — Прикажите беженцам уходить из деревни. Пусть идут домой. Скажите им, что Святой Жозеф устал и не сможет защитить их, когда придут французы.

Лопес покачал головой и уверенно заявил:

— Французы не придут.

— И когда они придут, я не смогу защитить деревню, — так же упрямо продолжил Шарп. — У меня недостаточно людей.

Быстрый переход