Что здесь нужно Брокмэну? Неужто он пришел за Ритой? А может, он надеется застать здесь его, Килкенни? Захватить врасплох?

Килкенни прошел по коридору, закрыл за собой дверь и потерял Брокмэна в кромешной темноте. Вдруг впереди приоткрылась дверь и мелькнул свет свечи. Там стояла Рита в костюме для верховой езды.

— Это ты, Лэнс? Это я тебя только что слышала?

— Нет, не меня, — громко ответил Килкенни. — Это Кэйн Брокмэн. Он здесь.

От темноты отделилась тень, и Кэйн Брокмэн сказал:

— Да уж, будьте уверены.

Кэйн подошел к ним, лавируя между карточных столов, и остановился футах в пятнадцати. На всех окнах были спущены тяжелые занавеси, не пропускавшие наружу ни лучика света. Зала освещалась лишь пламенем единственной свечи. Проживи Лэнс Килкенни еще хоть тысячу лет, он никогда не сможет забыть этого мгновения.

Перед ним стоял Брокмэн — огромный, зловещий, неуязвимый.

Большая прямоугольная зала вся была заставлена столами и стульями, — кроме бара и площадки для танцев, на которой они сейчас встретились. Взгляд Килкенни отметил медные пепельницы, упавшие карты, разбросанные фишки для покера, окурки и стаканы, дожидавшиеся утренней уборки.

С трех сторон над залой нависал балкон с занавешенными ложами.

И мерцала лишь одна высокая свеча. И стояла Рита, с собранными на затылке черными волосами и огромными бездонными глазами.

А прямо перед ним — Кэйн Брокмэн: черная шляпа сдвинута на затылок, бычья шея едва выступает из могучих плеч, из-под расстегнутой клетчатой рубашки видна волосатая грудь, бедра перекрещены оружейными ремнями, за которые он заткнул большие пальцы рук над самыми рукоятками револьверов.

Его небритое широкое лицо масляно поблескивало. Он стоял, широко расставив ноги в сапогах, которые казались непропорционально маленькими для такого великана.

— Все в порядке, — сказал он. — Я здесь, Килкенни.

Килкенни медленно, глубоко вздохнул. Его захлестнула странная волна — что-то вроде безнадежности. Он должен убить этого человека. Он мог его убить и знал это. Но зачем?

Кэйв Брокмэн пришел убить его, потому что таков был его кодекс чести, потому что оборвался один из его якорей — брат Эйбел.

В этот миг Килкенни увидел Кэйна Брокмэна в новом для себя свете. Большой, простой мужчина, доверчиво следовавший за своим братом по темным дорожкам жизни. Но вот эта последняя связь оборвалась, и он стоит перед ним — одинокий, потерянный, без цели в жизни, без будущего. Он ни к чему не стремится — кроме как убить Килкенни.

Килкенни тихо заговорил:

— Кэйн, я не буду с тобой стреляться. Я не собираюсь тебя убивать. Кэйн, я не вижу в этом никакого смысла, просто чушь какая-то.

— Что ты хочешь сказать? — нахмурился Брокмэн. Это было ему непонятно. Он слишком хорошо знал Килкенни, чтобы предположить, что тот струсил.

— Не хочу я тебя убивать, Кэйн. Ты хороший мужик, ты мне просто нравишься. Вы с братом связались в Техасе с шайкой подлецов и из-за этого попали в заварушку со стрельбой. Ты нападал, мне приходилось драться. Но я не хотел этого и сейчас не хочу. Кейн, у меня есть долг перед теми людьми, что живут в горах. Я должен драться за них. Они хорошие, честные люди, которые хотят что-то построить в своей жизни. Если я убиваю, то ради этой цели. И если мне суждено умереть, я предпочитаю погибнуть за них и их землю. А стреляясь с тобой, я не выигрываю ничего, и ты тоже. Ну, убьешь ты меня? Что тогда?

Кэйн озадаченно молчал.

— Ну, тогда я вернусь в Техас.

— А потом?

— Наверное, наймусь куда-нибудь в ковбои.

— Допустим. А может, тебе встретятся какие-нибудь старые дружки и предложат угнать скот или ограбить дилижанс.