|
Пока что. Они сидели в бильярдной в подвале иезуитского коллегиума. Отто и Кох ожидали, пока освободится стол для русского бильярда — там сейчас играли высокий офицер с худым костистым лицом и пожилой седоусый маркер с фигурой профессионального борца. Офицер мазал и злился, его противник выглядел спокойным, как слон. — У Петра трудно выиграть, — тоном знатока заметил Хонер. — А проигрывать ему небезопасно. Недели две назад бедняга Бользен проиграл ему сто марок… — Какой Бользен? — перебил Кох. — Тот, которого партизаны убили? — То ли партизаны, то ли сумасшедший танкист. В общем, тот самый. Но дело все в том, что проигрыш свой он отдавать не хотел. Стал орать на Петра, ударил его кием. Так Петр отнял у него кий, взял за шиворот — правда, как котенка! — и вынес наружу. Только там отпустил. Он же здоровый, как бык, несмотря на свои семьдесят лет. Бользен побежал жаловаться коменданту, но без толку. — Почему это? — удивился Отто. — Неужели у вас тут унтерменшам позволяют поднимать руку на немецких солдат? — Не всем, мой дорогой Нольде, — засмеялся Клейнмихель. — Далеко не всем. Поговаривают, что Петр оказывает кое-какие услуги службе безопасности. Вроде бы именно с его помощью весной раскрыли целую подпольную сеть во главе с комиссаром Бевзом. Но это, конечно, только слухи. — В общем, если вам случится проиграть Петру, — перебил его Хонер, — лучше отдавайте проигрыш сразу и без споров. — Я учту, — серьезно проговорил Отто. — Что ж, друзья, а не заказать ли нам еще шнапса? — Плохо, — сказал он, провожая ее домой. — Очень плохо. Выходит, группа Бевза уничтожена еще весной. Я-то надеялся, что в городе действует подполье, но все контакты, которые у нас были, оказались обрубленными. Теперь понятно, почему. — А как получилось, что в Москве об этом не знали? Они говорили по-немецки. Отто требовал, чтобы они разговаривали по-немецки все время, независимо от того, есть кто-то рядом или нет. — Вот так и получилось, — Отто досадливо прищелкнул пальцами. — Не осталось никого, кто мог бы сообщить в центр о разгроме подполья. Месяца два назад в район Винницы забросили офицера, который должен был наладить связь с партизанами, но он пропал без вести. Мы вынуждены действовать вслепую, Дайна. — Но ведь ребята же обязательно что-нибудь узнают! — Я тоже на это надеюсь, — ответил он коротко. Он довел ее до калитки, притронулся сухими губами к ее щеке. Даже губы у него стали другими. Что же это такое, подумала она с горечью, неужели он так вжился в роль? — Ты не останешься? — спросила она шепотом. Отто покачал головой. — Не сегодня. Не понимаю, хотела сказать она. Кого теперь нам стесняться? Хозяйку? — Как хочешь, — она старалась, чтобы голос ее прозвучал равнодушно. — Мне нужно подумать, — сказал он, будто оправдываясь. — Все стало сложнее, чем я думал. — Хорошо, — она клюнула его носом в щеку и поморщилась от запаха немецкого офицерского одеколона. — Ты наверняка что-нибудь придумаешь, я знаю. Он шагнул в темноту и вдруг повернулся. Дайна по-прежнему стояла у калитки. Он подошел и взял ее лицо в ладони — как всегда это делал Жером. — Ты ничего не понимаешь, — сказал он по-русски. — Совсем ничего. Глупышка моя. ГЛАВА ПЯТАЯ Людвиг Йонс Северный Кавказ, август 1942 года На ночлег они остановились в маленьком домике, спрятавшемся в заросшей пихтами лощине. Озеро Туманлы-Кёль осталось в нескольких километрах позади — там разбила лагерь дивизия «Эдельвейс». Передовой дозор егерей поднялся выше в горы и рассредоточился по краям лощины. |
