— Так хули Саня, — Штык ткнул сигаретой в лобовое стекло, огонёк отвалился и упал на коленку, — ай блять! — Штык поспешно стряхнул огонёк и снова глянул на здание впереди. Они остановились на площадке, с потрескавшимся асфальтом. Перед ними обветшавшее здание, утопающее в зелёных насаждениях, нынче, по случаю поздней осени, ставших жёлто-красными, да с белесым налётом — снег ночью шёл. Скоро этот снежок стает, небо чистое, солнышко печёт, хоть и слабенько, но к обеду снег исчезнет. — Чё там вампирам делать? А воняет — так это наркоманы там, молодёжь, позасрали поди всё, да обоссали нахер. Вот и…

— Кровью несёт. И трупачиной. Колян, скажи ему.

— Да. — Мужчина на заднем сидении, передал бутылку обратно Штыку. — Пахнет мертвецами, там трупы есть. Некоторые давно лежат, а некоторые свежие. Их много там.

— Ну, не знаю, — Штык выбросил бычок в окно. — Ладно, глянем, там решим. Пошли пацаны.

Штык открыл дверь, вышел и потянулся до хруста позвонков.

— Эх! От проклятого седла, крыша съехала с ебла!

— Гы. — Сказал Шкет.

— Какое ещё седло? — Спросил Колян.

— Забудь братан. — Штык проверил пистолеты и снова сунул их за пояс. — Потопали короче.

Все трое двинулись к воротам большого прямоугольного здания, когда-то служившего складом, неизвестного свойства и характера. Наследие канувшего в лету СССР, из которого пахло мертвецами. Да, Штык остановился у ворот и сказал нехорошее слово. После чего посмотрел на своих спутников.

— В натуре, пацаны, трупачиной несёт.

— Не только. — Шкет взялся за ржавую скобу, служившую тут дверной ручкой и потянул.

Со скрипом зловещим, створка открылась и свет с улицы, дополнил скупое освещение сего местечка. Узкие окошки под потолком, пропускали немного света, падал он и из пары рваных дыр в крыше, лишённой чердака, но даже с приоткрытой створкой ворот, в помещении всё равно царил полумрак. Сам по себе зловещий такой. А тут…

— Святое Говно! — Высказался Штык тихим шёпотом, едва войдя внутрь. Он отшатнулся, но врезался спиной в закрытую створку ворот и остановился.

— Это, ужасно. — Прошептал Колян, застыв на месте.

— Ага, это да, в натуре. — Добавил Шкет, не бледный, не испуганный, а такой вот даже возбуждённый весь, эмм, он облизывается что ли? Показалось, наверное…

— Шкет. — Позвал Штык. Парень ответил невнятным бульком и сделал ещё пару шагов.

— Братан, ты куда? — Снова говорит Штык. Ноль реакции. На корточки сел.

А вокруг, у всех стен — трупы. Разного возраста и пола, разной степени разложения. Есть и совсем свежие. Лежат вповалку. По тухлым, там ничего непонятно, а вот свежие — даже не бледные, у них кожа как лист бумаги. И глаза по полтиннику, на лицах застыла гримаса ужаса, глотки порваны в лоскуты, словно к ним присасывалась гигантская пиявка. Картина знакомая — он уже видел такое, так что в ступор, как Колян, не впал. Шкет тем более — он как раз и был тем художником, который нарисовал похожую картину, единственным свидетелем коей, был Штык, только в той картине, не было пяти гробов, посреди помещения. И полумрака зловещего и смрада от кучи мертвецов и грязного пола и жутко скрипевших ржавых цепей в дальнем углу здания и…

— Шкет! Ну, ты пиздец в натуре…

Штык руками всплеснул, головой покачал.

— Шо? — Булькнул Шкет, отрывая новый кусочек гнилой плоти от трупа и пихая его себе в рот.

— Ты трупачину жрёшь блять. — Кривясь от отвращения, молвил Штык.