– Вопросы можно?

   Кондратьев чуть повернул голову и посмотрел на меня снизу вверх.

   – Ну ладно. Я попробую ответить, если смогу.

   Кажется, я чего-то не понимал. Кондратьев был не таким, как всегда. Он говорил как-то странно… Мне трудно подобрать точное слово, но полковник как будто хотел передать мне совсем иную информацию, заострить мое внимание на чем-то другом…

   – Как мы найдем тайник? – спросил я.

   – На месте узнаешь.

   – Нас будет кто-то встречать?

   – Нет… – тут Кондратьев повысил голос: – Андрей! Мы заплатим тебе сто тысяч долларов, и по тридцать – твоим бойцам за выполнение задачи без лишних вопросов.

   – Валера, ты же знаешь, я работаю не столько за деньги. Со мной торговаться бесполезно.

   – Знаю.

   Мы остановились посреди парка. Начал накрапывать мелкий дождь. Кондратьев поднял воротник плаща. Нынешний июнь выдался просто паршивым.

   – Вы должны взорвать склад с готовым героином.

   – Всего-то? – улыбнулся я. – Это уже какой будет по счету взорванный мною склад с наркотой?

   – Взорвать так, чтобы от него осталась воронка, как от Тунгусского метеорита, – не ответив на мой вопрос, добавил Кондратьев.

   Мимо пробежал сухой, как щепка, старик. Кроссовки на его коротких и тонких ногах казались огромными и неподъемными. Мы молча ждали, когда он удалится. Я успел поймать взгляд полковника. В его глазах прятался страх.

   – И охота ему бегать в такую погоду… – пробормотал он, глядя в спину убегающего старика.

   – Если надо только взорвать склад, – сказал я, – то не проще ли десантировать нас уже экипированными и с оружием прямо на этот ваш склад, как мы уже делали в Венесуэле или на пароме в Аденском заливе?

   Кондратьев некоторое время молчал, покусывая кончики седых усов. Я убеждал себя в том, что они у полковника ненастоящие, наклеенные. Мой униженный интеллект требовал компенсации, вот я и придумывал всякую хренотень про полковника: то усы у него ненастоящие, то глаза стеклянные, то он вообще не человек, а биоробот. Это я моральноготовился к предстоящей едкой иронии. Если я пытался умничать и предлагал Кондратьеву свой план действий, он всегда издевался надо мной, как злой учитель над двоечником. Но на этот раз полковник ответил без издевки:

   – Мы бы десантировали вас с оружием и взрывчаткой, если бы это было возможно.

   Никогда еще я не слышал из уст Кондратьева столь неубедительной интонации. Вяло, лениво, заученно, словно непутевый ученик в сотый раз выдавал учителю одну и ту же придуманную причину невыученных уроков: я болел, у нас вырубили свет, я потерял дневник…

   И смотрит, смотрит на меня, прожигает взглядом, слово хочет крикнуть: ну же, Андрей! ты понял, что я хочу тебе сказать? ты внимательно следишь за тем, что я тебе говорю?

   Хрен поймешь этих фээсбэшников!! Говорят одно, другое на уме, третье в кармане, четвертое в рефлексах. Вот почему я никогда не отношусь к ним с доверием, хотя и работаю на них последние два года. Мне ближе по душе простые армейские командиры. У этих парней все четко и ясно, без недомолвок и намеков. Бить – значит бить, а не целовать.

   Я всматривался в глаза Кондратьева до боли, но ничего в них не видел. Подмывало спросить открытым текстом, типа, Валера, я что-то не догоняю, говори прямо! Но, предупреждая меня, Кондратьев быстрым движением прижал палец к губам.