Что касается мужчин, то одни среди ветвей собирали фрукты, другие спускались по лестнице, озабоченные повседневными хлопотами. Некоторые уже возвращались с охоты или несли наполненные речной водой глиняные кувшины.

– Как же досадно, что мы не знаем языка этих аборигенов! – говорил Макс Губер. – Никогда мы не сможем побеседовать с ними, никогда не познакомимся с их литературой… Впрочем, я до сих пор еще не заметил муниципальной библиотеки… а также и лицея для мальчиков или для девочек!

Однако, если судить по услышанному от Ли Маи, к вагдийскому языку примешивались туземные слова, и потому Кхами попробовал обратиться к мальчику с несколькими самыми элементарными фразами.

Увы! Ли Маи, по видимому, не понял решительно ничего. Но ведь он произнес слово «нгора», когда лежал на плоту. А Лланга уверял, что узнал от его отца название деревни Нгала и имя вождя – Мсело Тала Тала.

Наконец длившаяся около часа прогулка завершилась – проводник и его спутники достигли окраины деревни. Там возвышалась более солидная хижина. Ее устроили меж ветвей огромного шелковичного дерева, фасад был зарешечен тростником, а высокая крыша терялась в листве.

Была ли эта хижина королевским дворцом, святилищем колдунов, храмом духов, какие есть у большинства диких племен в Африке, в Австралии, на островах Тихого океана?..

Представился случай вытянуть из Ли Маи несколько более точных сведений.

Взяв мальчика за плечи и повернув его лицом к хижине, Джон Корт спросил:

– Мсело Тала Тала?

Утвердительный кивок головы был ему ответом.

Итак, здесь проживал вождь деревни Нгала.

Без лишних церемоний Макс Губер направился прямиком к вышеупомянутой хижине.

Выражение лица ребенка мгновенно изменилось, он с неподдельным ужасом ухватился за Макса Губера. Но тот высвободился и продолжил свое шествие, многократно повторяя:

– Мсело Тала Тала!.. Мсело Тала Тала!..

В тот самый момент, когда Макс Губер достиг хижины, ребенок бросился к нему и буквально вцепился в европейца, не давая ему сделать больше ни шагу.

Так что, значит, запрещено приближаться к королевскому жилищу?

В самом деле, будто из под земли возникли двое часовых и, потрясая оружием похожим на топор из железного дерева и дротик, загородили вход.

– Ну и ну! – воскликнул Макс Губер. – Да здесь, в дремучем лесу Убанги, как и повсюду, словно в столицах цивилизованного мира, гвардейцы, стражники, телохранители перед дворцом, и каким дворцом… Его Величества обезьяночеловека!

– Чему же вы удивляетесь, мой дорогой Макс?

– Ну ладно, если мы недостойны лицезреть монарха, то попросим у него аудиенции в письменном виде…

– Хорошая идея… – потешался Джон Корт. – Если эти дикари так разговаривают, то могу вообразить, как они читают и пишут! По моему, они еще не достигли той степени цивилизации, которая понуждает родителей отправлять своих детей в школу… Перед ними самые темные туземцы Судана и Конго, вроде шиллуков, фундов, данкас, мобуту, – настоящие светочи разума!

– Увы, Джон, я понимаю, что это бесплодная затея. Да и как написать людям, если не знаешь их языка…

– Предоставим малышу вести нас, – сказал Кхами.

– Разве ты не сможешь узнать хижину его родителей? – спросил Джон Корт у Лланги.

– Нет, мой друг Джон, – отвечал мальчик. – Хотя… может быть… Но Ли Маи отведет нас туда. Надо следовать за ним.

И, подойдя к малышу, Лланга показал рукой в левую сторону.

– Нгора, нгора… – повторил он.

Ребенок, без сомнения, понял его: он утвердительно кивнул. Джон Корт прокомментировал:

– Это указывает на то, что знаки отрицания и утверждения выражаются инстинктивно и что они одинаковы у всех людей…  Еще одно доказательство, что эти дикари стоят близко по своему развитию к человеку…

Несколько минут спустя они подошли к более затененному кварталу деревни, где вершины деревьев плотно смыкали свою листву.