Коза, просунув голову в дверь, внимательно смотрит на хозяйку.

***

Темнеет. О наступлении вечера возвещает конское ржание. Сеньора Мерседитас поднимает голову и, широко раскрыв глаза, напряженно вслушивается.

— Это они, — говорит Хамайкино.

Он вскакивает. Кони ржут и бьют копытами.

Хамайкино истерически вопит с порога лавки:

— Вы что, с ума сошли, лейтенант? Вы с ума сошли?

Из-за скал появляется лейтенант; он маленький и коренастый, в сапогах для верховой езды. Лицо у него вспотело. Лейтенант осматривается.

— Вы с ума сошли, что ли? — твердит Хамайкино. — Что с вами?

— Ты на меня не ори, черномазый, — отвечает лейтенант. — Мы только что пришли. А в чем дело?

— Как это „в чем дело“? Прикажите своим людям увести лошадей. Вы что, первый день служите?

Лейтенант багровеет.

— Тебя пока еще не выпустили, черномазый, — говорит он. — Так что повежливее!

— Спрячьте лошадей или отрежьте им языки, если хотите. Но чтобы тихо было! И ждите. Я подам знак. — Хамайкино растягивает губы в наглой ухмылке. — Сейчас вам меня надо слушаться.

Лейтенант несколько секунд раздумывает.

— Если он не придет, пеняй на себя, — наконец говорит он и, повернув голову, приказывает: — Сержант Литума, спрятать лошадей!

— Слушаюсь, мой лейтенант! — отвечают из-за камней. Слышен топот копыт. Потом — тишина.

— Вот это другое дело, — говорит Хамайкино. — Надо слушаться. Прекрасно, генерал! Браво, командир! Мои поздравления, капитан! Сидите тихо. Я подам знак.

Лейтенант грозит ему кулаком, потом исчезает за скалами. Хамайкино возвращается в лавку. Глаза женщины полны ужаса.

— Предатель, — шепчет она. — Ты привел полицию. Будь ты проклят!

— Боже мой, как вы дурно воспитаны, сеньора Мерседитас! Я не приводил полиции. Я пришел один. А с лейтенантом мы встретились уже здесь. Это же ясно.

— Нума не придет, — говорит женщина. — А тебя полицейские отправят обратно в тюрьму. А когда выйдешь оттуда, Нума тебя убьет.

— Вы меня явно недолюбливаете, сеньора Мерседитас. Что вы мне тут напророчили!

— Предатель! — твердит женщина; ей удалось сесть и теперь она держится очень прямо. — Думаешь, Нума такой дурак?

— Дурак? Ничего подобного. Он хитер, что твой попугай. Но вы не отчаивайтесь, сеньора Мерседитас. Он обязательно придет.

— Не придет. Он — не то, что ты. У него есть друзья. Они предупредят его, что здесь полиция.

— Вы думаете? А я сомневаюсь: времени не хватит. Полицейские подошли с другой стороны, из-за гор. Через пески пришел я один. И везде, где проходил, справлялся: „А что, сеньора Мерседитас все еще держит лавку?“ И еще говорил: „Меня только что выпустили. Пойду сверну ей шею“. Человек двадцать, не меньше, должны были помчаться и доложить об этом Нуме. И вы все еще думаете, что он не придет? Господи, ну и рожу вы скроили, сеньора Мерседитас!

— Если с Нумой что-нибудь случится, — хрипло бормочет женщина, — ты будешь жалеть об этом всю свою жизнь, Хамайкино.

Тот только плечами пожимает, закуривает сигарету и насвистывает. Потом подходит к прилавку, берет масляный фонарь, зажигает его и прицепляет к тростниковой занавеске.

— Уже темнеет, — говорит он.